Тридевять земель

С не меньшим жаром она опровергала эти нечистые мнения. Она писала, что у главы государства есть план, и нам, по нашей малости, не дано постигнуть всех его умопомрачительных пертурбаций, сложных извилин, тактических трещин, стратегических изломов, не забывая упомянуть, что Третий Рим, в принципе, пьёт "Мысхако", а однажды снизошла до того, что в самой решительной форме отказала в недостатках пресловутым полусладким "Коварству и любви" и "Исповеди грешницы", которыми их наделял развращённый вкус антипатриотического сознания. Однажды она даже скатилась, или вернее, воспарила, до того, что выбросила лозунг: "пейте пиво, господа", и новую марку Хамовнического пивзавода "Столовое", обращая главное внимание на форму бутылки, выставила как образец исторической преемственности с той императорской Россией, которая не смущалась вооружённой рукой отстаивать свои интересы как на суше, так и на море. Впрочем, тема алкоголя в блоге Жанны заняла вспомогательное значение и служила только сладким обрамлением более широких дум о судьбах родины. И как-то в горячке священной борьбы с инакомыслием Жанна поменяла название своего журнала. Отныне он назывался, как и новая водка, "Зимняя дорога", а это словосочетание как-никак принадлежало самому Пушкину. Надо вернуться к корням, заявила она, и пить напитки национальные. Таким образом, клеветникам России был дан достойный ответ. "UP-S" платило, как часы. Борис не звонил. Новых знакомств не было. Почему-то думала о Меркель, о её муже. Слушала злорадные вести из Иловайского котла в исполнении Андрея Кондрашова. Смотрела на "Youtube" ролики с участием донецких ополченцев и вполне искренне сочувствовала тем женщинам, которые назвались их подругами. Разглядывая изуродованные трупы, усеявшие Дикое поле, конечно, морщилась; ей даже не приходило в голову, что всё это и её рук дело. Однажды в порыве бесшабашного вдохновения позвонила Михаилу, но "абонент был недоступен". А он не перезвонил… Вспомнила, что номер одного приятного парня, с которым флиртовала на новогоднем корпоративе «UP-S», записан им самим на одном из листов концепции "Мне помог Путин". Там было ещё написано, что Путин подарил девочке Даше платье Золушки и поцеловал осетра, занесённого в «Красную книгу». Нашла папку. Сложила цифры номера в одну – она не понравилась, да ничего на самом деле и не хотелось. Сунула было папку в мусорное ведро, но передумала и положила обратно – на всякий случай…

Посылала матери деньги в Самару, но сама туда не ехала – только обещала. С интересом просматривала новую рубрику "Афиши" – "Наши потери", в которой выставлялись на продажу опустевшие рестораны и их замысловатый реквизит. В Черногории больше не бывала – увлеклась Италией. Подолгу сидела в кафе на Сан-Марко в Венеции, сочиняя отповеди национал-предателям. Размышляла о том, что ни фотоплёнка, ни видеосъёмка почему-то не способны передать истинный цвет венецианской воды. То, что происходило в такие минуты с Жанной, было сродни этой воде. То была не синяя безмятежность, усеянная золотистыми бликами солнца, – то был немного пасмурный, молочного цвета покой. В который раз Жанна задумалась над тем, почему запахи здесь не смешиваются, а существуют все разом и отдельно, ходя так широко и далеко проникая… Да и, в конце концов, разве сам Вагнер не умер здесь, на руках гондольера? Вагнер, Ницше… "Фашизм не пройдет", – с весёлым задором думала Жанна, и невольно спрашивала себя, шутка это или нет. Бесконечно покупала сумки, сумки, платья, снова сумки, снова юбки, снова платья, досадуя, что в Москве некуда их надеть.

Ветер потягивал гниющей лагуной. "Да он действительно гнилой, этот Запад", – изумлялась она таким удачным совпадением, но возвращаться домой не хотелось, и ехала в Тоскану.

В Москве, выходя в магазин, иногда обращала внимание на детскую площадку, останавливалась и подолгу смотрела на детей – этих неунывающих, неугомонных зверьков, с одинаковым восторгом приемлющих и снег, и ветер, и безобразную слякоть, воспетую Пастернаком, и раскалённый зной торопливого, как будто виноватого за самое себя лета. И тогда свинцовая тоска сжимала её душу, и ей казалось, что она потеряла в жизни что-то главное, что не зависит от линии фронта народных республик Донбасса, и теперь катится в пропасть, и не одна, а вместе со всей страной, которой управляли Борисы, но она гнала эту мысль, вымывала её всё более изощрёнными коктейлями. Она уже поняла, что если Борисы и знали в чём-то толк, то это в экстремальном вождении, а при скорости под двести километров в час любая мысль замирала, как крыса, на которую ведут охоту сотрудники санэпидемстанции.

* * *