Тридевять земель

– Ну, тогда послушайте, что приключилось с моим отцом во время осады Севастополя, – предложил Александр Павлович, – а мой отец был скептик каких поискать. Отец некоторое время исправлял должность бригадного адъютанта, а посему имел в своём распоряжении несколько больше свободного времени, чем в строю, и встретив в Алексапольском полку товарища по гимназии барона Эльснера, занялся с ним спиритизмом. Оба они были в Севастополе первый раз в жизни, и о Южной, главной части города, не имели ни малейшего понятия. Полки их находились на Корабельной части, которая была отрезана от Южной небольшой бухтой у четвертого бастиона. В то время город был полон слухов о неприятельских шпионах, и так как это обстоятельство сильно интересовало моего отца и его товарища, потому самый первый вопрос был: правда ли, что в Севастополе много шпионов, и кто стоит во главе их? После нескольких сеансов, которые доставляли и неопределенные ответы, получилось в общем сведение, что действительно шпионов в городе много и во главе их стоит француз Жибьер, живущий в доме Дехтерева. На вопрос, где находится дом Дехтерева, получился ответ: на Большой Морской. Отец с Эльснером отправились на Южную сторону прямо в пять часов утра. Очутились на широкой улице: первый встреченный человек – баба, гнавшая пару коров. "Матушка! Где тут Большая Морская улица?" – "Эта самая и есть". – "А не знаете ли дом Дехтерева?" – "У самого четвёртого бастиона". Повторяю, отцу моему с товарищем, не бывшим никогда в Севастополе, это показалось удивительным. У четвёртого бастиона они нашли дом Дехтерева, но сильно уже разбитый вражескими снарядами, без крыши почти, в нём десяток солдат. Само собой, здесь шпион не мог жить. Дальнейшие сеансы обнаружили, что сам-то Дехтерев не живёт в своём доме, а живёт в доме полковника Бередаки на Екатерининской улице. Каково же было удивление отца, когда и впрямь нашлись и эта улица, и этот дом, на фронтоне которого уцелела вывеска с нарисованной офицерской фуражкой, и с надписью на голубом фоне золотыми буквами: "Заведение Дехтерева". Вошли. Встречает миловидный молодой человек, лет около тридцати, с маленькой бородкой, и предлагает свои услуги. Заказали фуражки, чтобы иметь предлог ходить туда и следить за предполагаемым шпионом. В следующих сеансах отец с Эльснером задались вопросом: не сам ли г-н Жибьер встречал их? И получили ответ утвердительный. На вопрос, почему он так хорошо говорит по-русски, получился ответ, что он обучался восемь лет в Петербурге в шляпочном заведении. Обо всём этом отец счёл своим долгом передать начальнику 11-й пехотной дивизии, генералу Павлову, кажется, – наморщил лоб Нарольский, – который доложил начальнику гарнизона Остен-Сакену, но Дмитрий Ерофеевич – что ж – посмеялся над Павловым, сказав что-то вроде следующего: "Как можно в такое время таким ребячествам верить?" Но что же дальше? – воскликнул Александр Павлович, вмиг перевоплощаясь в актера. – Строго в назначенный мастером день отец и Эльснер отправились на Южную сторону за фуражками, и, не доходя ещё до Екатерининской улицы, встретили своего молодца под конвоем пятнадцати солдат. "Кого ведёте, ребята?" – "Шпиона, ваше благородие". – "Где его поймали?" – "На шестом бастионе, ваше благородие". – "Куда же ведёте его?" – "Не могим знать". Что сталось с этим мсье Жибьером, отец не упомнил. Убедился лишь в том, что его труды не пропали даром.

– Ну так что? – спросил Нарольский после долгого молчания.

Приготовления не отняли много времени. Достали лист бумаги, нанесли на него алфавит, прописав его по окружности, а в центр поместили тарелку с четырьмя сургучными пятнышками, расположенными крестообразно.

– Чей же дух мы будем вызывать? – поинтересовалась у мужа Екатерина Васильевна.

Александр Павлович задумался и стал жевать губами. У всех здесь были умершие родственники.

– Знаете что, – сказал вдруг он, – а что, если мы попробуем поговорить с… Балмашёвым?

– Это с тем, кто убил Сипягина? – уточнила Екатерина Васильевна.

От такого предложения Сергея Леонидовича пробрала дрожь.

Стало так тихо, что было слышно, как тикают часы в жилетном кармане Александра Павловича.

Внезапно, хотя все будто бы и ожидали этого, тарелка двинулась и остановилась, сургучные пятнышки указали на буквы. Все озадаченно переглянулись. Погодя немного тарелка опять двинулась, приближаясь пятнышками то к той, то к другой букве, останавливаясь каждый раз, и таким образом составлялись слова.

– Боже мой, Криницкая! – воскликнул Сергей Леонидович. – Но это же смешно! Вы видели, – совершенно бесцеремонно тормошил он Александра Павловича, – тарелка написала "Криницкая"? Нет, вздор, не может быть, – сказал Сергей Леонидович уже сам себе.

– Кто это – Криницкая? – спросила Екатерина Васильевна.

– Жена секретаря земской управы нашего уезда.

– Но отчего вы полагаете, что ответ неверен? – спросил и Александр Павлович.

– Да оттого, – сказал Сергей Леонидович, – что эта женщина не создана для подобных дел. У неё на уме одни наряды, платья и развлечения.