«Соглашение, заключенное между Богом и сынами Израилевыми, скреплялось договором, а силу этому последнему придавал тот ритуал, которым он сопровождался. Жертвоприношения, приносившиеся при этом, делятся на жертвы всесожжения, когда приносимое животное сжигается целиком, и на жертвы пиршественные, при которых на жертвеннике сжигается лишь жир и некоторые внутренние органы, предназначенные Богу, а остальное съедается участниками обряда во время пиршества, и в этом последнем можно видеть прообраз тех наших народных трапез, как и вообще всякого рода братчин, которые случаются на праздники и сопровождают заключение договора и служат символом единения. Таков, например, обычай крестьянских женщин после завивания венков угощаться совместно яичницей и кумиться.
Вообще, представление о единстве и неделимости как главных условиях сакральности – одно из краеугольных в мире древних правоотношений. Среди предписаний, даваемых Богом Моисею относительно постройки Скинии, Бог особенно обращает внимание Моисея на то, чтобы изваяния херувимов непременно были неотделимы от навершия, ветви, чашечки и лепестки светильника должны составлять единое целое с его стволом, жертвенники – с рогами, а эфод первосвященника с поддерживающим его поясом. Подобная дотошность может вызвать изумление, однако, чтобы оно прошло, достаточно вспомнить, что раздельность деталей священного предмета лишала бы его подлинной святости.
Обратным образом, непосредственное прикосновение к преступнику мыслится как осквернение взыскующего, и Бог рекомендует свершить казнь побитием камнями или стрелой (19:13), то есть путем максимально возможного разъединения между наказуемым и его палачом. До каких крайностей может дойти это представление, пишет Мэн, упоминая и ту нелепую в наших глазах, но и одновременно трагичную причину, в силу которой раненый сипой предпочтет умереть от лихорадки, нежели напиться из рук своего сослуживца, принадлежащего к низшей касте, и которая вызвала столь памятное англичанам восстание наемных войск… Вильгельм Завоеватель, сходя с корабля на берег Англии, не удержался в волне и упал на песок, но не растерялся, а раскинул руки как можно шире и крикнул застывшему в суеверном ужасе войску: "Смотрите, я обнимаю эту землю!" Как это напоминает обязательное условие римского права при приобретении прав собственности на ценную вещь налагать на неё руку".
Он перебеливал один особенно сложный, никак не дававшийся ему период, когда постучалась Гапа с докладом, что его желает видеть Ольга Донатовна.
– О, Боже, – растерялся Сергей Леонидович, наскоро застёгивая ворот сорочки. – Ну, проси же, проси.
Он вышел было к ней в гостиную, но потом пригласил в комнату, и сознание того, что она окажется в святая святых, в самом интимном уголке его обитания кружила ему голову. Оленька переступила порог, чуть улыбаясь, держа что-то за спиной, потом предъявила это что-то как сюрприз и торжествующим голосом произнесла:
– Полюбуйтесь-ка!
На листе плотной серой бумаги угольком был сделан набросок, Оленька была схвачена вполоборота несколькими лёгкими, уверенными штрихами.
– Ах, какая прелесть! – невольно воскликнул Сергей Леонидович. – Какая точность рисунка! Какое изящество! Кто автор этого чуда?
– Не поверите, – улыбнулась Оленька, – один наш ученик из третьего отделения. Филатов Саша.
– Несомненный талант, – приговорил Сергей Леонидович, продолжая разглядывать портрет. Особенно удачен получился очерк причёски. – Ему надобно учиться.
– Собственно, с тем я и пришла, – сказала Оленька. – У них в семье три брата, он четвёртый, да еёе две сестры, мать умерла, один отец. Нельзя ли просить земство о воспомоществовании на учёбу?
– Непременно, Ольга Донатовна, в ближайшем же собрании я подниму этот вопрос. – Сергею Леонидовичу очень хотелось оставить этот портрет у себя, но он так и не решился просить об этом.
Оленька бросила взгляд на письменный стол, на котором в беспорядке лежали бумаги и одна на другой лежали книги с немецкими и английскими названиями, утыканные закладками.
– Уж не стихи ли вы пишете? – улыбнулась она.
– О, нет, – с каким-то даже облегчением не то проговорил, не то простонал Сергей Леонидович. – Брат Павлуша был охотник до стихов, – добавил он, и мимолётная тень омрачила его лицо. – Я… Признаться, я работаю над статьей, которую предполагаю предложить «Журналу Министерства юстиции». По правде говоря, не вполне она ещё и готова. Пока это всего лишь несколько наблюдений, размышлений, которые я пытаюсь свести в нечто целое, придать, так сказать, форму. – Последние слова он произнес на подъёме и обратил взгляд в сторону, точно отвечая неким воображаемым лицам, которые могли бы или и в самом деле когда-то пытались оспорить эту простую истину.
– Было бы интересно узнать, – сказала Ольга Донатовна, – чему посвящён ваш труд.
– Ну, быть может, это слишком специально, – потупившись, уклончиво заметил Сергей Леонидович. Этого вопроса он отчего-то боялся.
– Вы считаете меня неспособной постичь ваши умозаключения? – немного оскорбилась Оленька.