Тридцать три ненастья

А собирать-то особо и нечего было. Жальче всего было книг. Стали складывать их в ветхую простыню – штук пятьдесят, наверное. Простыня трещала, прорывалась на острых углах книжных обложек.

Поймали на улице такси, загрузились, уехали. Ах, Вася-Вася, бедный ты ребёнок, а кружку-то зачем взял? Любимая? Ну, ладно.

В конце мая послали нас на творческие встречи в Михайловку. Начались жаркие дни, а летние платья болтаются на мне, как на вешалке. Обновить гардероб не было денег.

– Всё, что заработаем, – строго сказал Вася, – потрать себе на одёжки.

– Да и ты-то весь в обносках! – ответила я.

Так и началась наша гражданская семейная жизнь – проблема на проблеме.

Вслед за маем, как известно, следует июнь. А июнь – это сенокос. Святое! Собрав гостинцы для матери, отправила его в Клеймёновку. А сама жду, жду, жду ответа с ВЛК.

В начале июля, изнемогшая от ожидания, дозвонилась до Литинститута.

– Вы приняты, – прозвучало в трубке одно из самых счастливых известий в моей жизни.

А вскоре пришло письмо от Милькова, подтвердившее благую весть.

В Москву! На два года! Дневное обучение! Стипендия больше ста! Руководитель семинара Александр Петрович Межиров! Невероятно!

Но как же Вася? Чем он будет питаться, коли магазины пусты? Как управляться с квартирой, если половой тряпки сроду в руках не держал? Не будет ли пить от стены до забора? И почему хорошее не приходит без плохого?

Написала ему в Клеймёновку про ВЛК и свои сомнения, посоветовала запастись у матери картошкой.

А если он поставит меня перед выбором: «Либо я, либо ВЛК?» Нет, он так не сделает! Не посмеет. А если?.. Поняв, что выберу его, я испугалась – уж я-то знала, на какие жертвы способна в угоду распоясавшейся душе. Всю жизнь чувства во мне побеждали разум. Хотя и так можно сказать: у последней черты я умела остановиться и взять себя в руки.

У последней черты

Я ждала его в конце июля, считала дни, по вечерам, усевшись в балконный шезлонг, смотрела на облака, прикидывала, откуда они плывут. Если с севера – значит, от него, значит, и над ним они могли проплывать несколько часов назад. Но начался август, а Василия всё не было. Пришёл наконец официальный вызов из Литературного института. Занятия, как положено, начинались 1 сентября. Заселение в общежитие (угол Руставели и Добролюбова) – накануне.

На кушетке за шифоньером стоял раскрытый чемодан и безропотно принимал в себя строго отобранные вещи – слой за слоем. Собираться наспех – не мой случай. Не забыла засунуть туда же большую фотографию Макеева в жестяной рамочке под стеклом. Где ты, Вася, чёрт тебя побери?!

Грудева расстроилась, что я ухожу: кто теперь будет собирать ей книголюбские взносы с огромного города? Но подержать меня на зарплате до первой стипендии отказалась, мол, увольняйся сразу, голубушка, нам надо искать человека на твоё место.

В областное правление я приехала с готовым заявлением и сразу же почувствовала общее отчуждение: ты уже не наша!

Надежда Николаевна спросила:

– Значит, расстаёшься с Макеевым?

– Почему? Он будет жить в моей квартире, а я – приезжать к нему в гости.

– Не знаешь ты мужиков, Татьяна, ох не знаешь! Уж лучше сразу поставить точку. Могла бы и в Москве определиться. Я, кстати, встретила его вчера в Сбербанке. Может, денег снимал тебе в дорогу?

– Что? Какие деньги? Я-то думала, что он у матери застрял на сенокосе!

– А я тебе о чём?

Расстроенная до предела, пошла в Союз писателей, где выяснилось: Василий приехал позавчера, получил гонорар за последнюю книжку, положил деньги в Сбербанк, толику прогулял с друзьями, хвастался, что теперь в его ведении две квартиры.

– Я сам гульнул с ним вчера, – сообщил Иван Данилов. – А сегодня он собирался в Волжский. Да ты не расстраивайся так! Это же Васька! Но о тебе он – только хорошее!

– Как же не расстраиваться, Иван? Мне скоро в Москву ехать, а он колобродит.

– Танька, неужели ты в самом деле его любишь? Тогда терпи.

– Ладно, поеду домой. Вдруг он там на скамеечке сидит?

Как в воду глядела. Около подъезда на скамейке сидел Василий, читал газету.

– Т'aнюшка, я тут уже целый час сижу. Где тебя носит?

– Где тебя носит? Ты когда приехал? Мне Ванька Данилов всё рассказал.

– А я тебе денежку привёз, целых пятьдесят рублей.

Скандалить я не хотела, было не до этого. И снова мне стало жалко его: Маленький Мук с тяжёлой головой, губы по-детски стянуты в ниточку, голубые глаза растеряны. Эх, Вася-Вася!