Тридцать три ненастья

– Заманиваешь? – хмуро ответил он. – Нет уж, я хоть на четвереньках, но поползу домой. Ты, я слышал, на ВЛК собираешься поступать?

– Собираюсь, но документы пока не отправляла.

– Всё правильно! Выйдешь там замуж, останешься в Москве.

– Жизнь покажет.

И он вышел на Штеменко.

Второй раз – с изумлением увидела его за общим столом в ресторане «Волгоград» на дне рождения приятеля. Меня никто не предупреждал. Мы даже парой фраз не перекинулись. А меня всё приглашал и приглашал танцевать какой-то парень из-за соседнего столика. Когда я вернулась в очередной раз, Макеев встал и шлёпнул меня по лицу. Я – в обратную. Едва не завязалась драка, но потасовку удалось погасить общими усилиями. На выходе мы сцепились снова. Он начал крутить мне руку, а я норовила ударить его в лицо. И всё это почти молча, без выяснения отношений. Ничего не понимающие друзья были в шоке. И только нам всё было понятно: тоска, досада, невозможность быть вместе, память о прошлом.

Домой вернулась в поганейшем настроении, хотелось умереть, совсем исчезнуть, не знать, не помнить, не думать о нём. Я поняла: он может быть жестоким и несправедливым, а ещё, что значу для него больше, чем он хочет мне показать.

А время двигалось к концу марта, к 29-му числу. И этот день настал. Доводами разума утихомирить себя не смогла и поехала в Волгоград. В пакет сунула прекрасную новую тельняшку. Он любил их носить и понимал, какая хорошая, какая не очень.

В Союзе писателей встретила Валентина Кононова. Он обрадовался:

– Ой, Танька! Привет, малыш! Не знаешь, Васька приедет? У него же книжка вышла, «Под казачьим солнышком», прямо ко дню рождения!

– А он не знает?!

– Нет пока. Только сегодня сигнальные экземпляры пришли. Я захватил троечку, подумал, Макеев проставится на радостях. Ладно, оставлю книжки тебе, а если Васька подъедет, обязательно мне позвоните.

В зале, усевшись в пыльное кресло, принялась рассматривать книжку, читать её, искать заветные стихи. Обложка ничего! Но какой мелкий шрифт, как густо напечатано… На шестьдесят первой странице открылось:

Заклинание

Я волен без тебя, я над собой не волен,Я жду, как в старину ждал милости бедняк,Когда твои глаза засеют светом поле

Моей души, ещё живущие впотьмах?

Я точно знала, что стихи посвящены мне. Он часто их читал. Но что они значат сегодня? А вот и «Сладчайшая! Сама сластёна…», «Глухим ли стал, с ума ли спятил…», «На душе разлуки чёрствый иней…» и много, много других – посвящены мне. Как это больно и как бессмысленно читать ещё недавнюю его любовь ко мне! Сегодня я никто, вчерашний день, сижу, как нищенка, жду чего-то…

О судьба! Могла ли я знать, что уже через два месяца, 23 мая, в Михайловке он подарит мне эту книжку с надписью:

Танька-Таня, будь со мной нежна!Как Христу – расхристанность, нужнаМне твоя улыбка почему-то —Взбалмошного счастья новизна —Танька-Таня, будь со мной нежна!

В. Макеев – всю жизнь во все числа

Я помню, как это было. Сказала ему: «Нет, всё-таки поставь дату!» И он на последнем развороте проставил: 23 мая 1983 г., г. Михайловка.

А 29 марта я сидела в пыльном кресле, читала ещё не виденную им книгу и собиралась с духом, чтобы поехать туда, на Штеменко, где меня могут впустить и не впустить, напоить чаем или облить кипятком, пожалеть или предать анафеме.

Дверь открыла она. В ночной рубашке. Посмотрела презрительно и бросила через плечо: «Макеев, это к тебе!» Я рта не успела открыть, а дверь уже захлопнулась перед моим носом. В глубине квартиры начался разговор на повышенных тонах, но слов я не разбирала. Наконец за дверью раздался голос Василия:

– Таня, я прошу тебя, не унижайся, езжай домой.

– Я тебе «Под казачьим солнышком» привезла и подарок ко дню рождения.

– Не надо! Ничего не надо! Не унижайся!

– Хотя бы дверь открой, возьми пакет.

Женский голос провизжал:

– Не смей открывать! Отойди от двери!

Потеряв самообладание, рыдая, я стала колотить кулаком в дверную обивку.

– Вася, открой! Разве она твоя жена? Я твоя жена!

Но дверь так и не открылась.

Дома, чтобы не сойти с ума, распорола старый махровый халат, выкроила из него полотенца и села вручную обмётывать края – аккуратненько, стежок к стежку. Помогает, знаете ли.

По-настоящему спасение виделось в одном – срочно ехать к отцу, в Кирсанов, туда, где меня любят и не прогонят. У Бога все дела по полочкам. Он знает, что, когда и кому. 4 апреля папе исполнялось 60 лет. И я поехала. Саратовский поезд подошёл к станции Кирсанов. Встречали меня крёстная и отец. Оба заплакали, увидев мою худобу и чёрные впалые щёки.

– Таня, что же на тебе так плащ болтается? А на лице одни глаза остались… – запричитала крёстная. – Неужели всё из-за него?

– Прошу вас, умоляю, ни о чём не спрашивайте. У меня нет сил даже идти.