Тридцать три урода. Сборник

Пущин(не прерывая вдохновения, волнуясь, делая руками плавные жесты, откинув голову).Я дольше жил, чем вы знаете, Аглая! Я видел! Я слышал их! А красивы буйволы при стадах! Шерсть черная, тело лоснится, громадное; хвосты в ярости подняты вверх, и густые кисти на концах! Широколобые головы нагнуты вниз; рога завитые, вбок. Они сшиблись так, что гулкий треск донесся до нас, а мы прятались в камнях далеко, — они упали на колени, ошеломленные, один против другого. Потом еще отскочили, чтобы снова разбежаться. Промахнулись. Стали и глядели кровавыми глазами, и слепые бросились лбами на деревья. Но запах врага не обманывал и еще бросал их в схватку. Они сшибались, то вскидывались вверх, то падали, и снова боролись и ревели.

Аглая(вовлеченная, горячо).И долго, долго?

Пущин.Часами. Пока один не пал. Тогда пастухи, с которыми и я прятался, осторожно приблизились и выстрелили в победителя — он был им слишком опасен в ярости победы.

Аглая.Как страшно! Но как красиво!.. А стадо?

Пущин(громко хохочет. Торжествуя).Этого и ждал! К этому все и велось! Буйволицы щипали траву, изредка подымали огромные морды с широкими лбами, глядели неподвижными, добрыми глазами куда-то в пространство, тупо и вопросительно, да, и жевали жвачку. Ха, ха, ха!

Аглая.Нет, я сегодня ничего не понимаю! Так что же?

Пущин.Ах, кабы женщины были — буйволицы!

Аглая.А мужчины дрались, как буйволы! Вот мечта!

Пущин(со странной серьезностью).Нужна и ненависть! В грозе — озон.

Аглая.Убийство?

Пущин.Можно и убийство. Молния разит! (Подходит к ней ближе, берет ее жестко за руку. Очень тихо, как бы ей одной.)Жизнь — волк! Жизнь — буйвол! Жизнь — молния! Жизнь — болото! Аглая, нужны силы, чтобы победить! Нужна легкость, чтобы не затянуло… на дно…

Аглая(отрывается от него. Отворачивается. Торопливо, неровным голосам).Совсем глупости, совсем не то! Не это жизнь! Не это люди. Ах, знаете, вот что правда: если у кого много, очень много — тот хочет отдать все.

^{Плачет, отвернувшись, спрятав лицо в руки и всхлипывая по-детски.}

Пущин(злой, идет к двери).Ну, ну, кроме урывания или жертвы, святая Аглая, есть у нас и другие дела. Преинтересная операция! А вас, ассистент, не зову: вам дамские дела. Здесь вот сколько сундучищ.

^{Выходит, поклонившись.}

Аглая(подходит к шкафу, открывает его).Здесь есть место для платьев и для белья. (Указывает рукою через комнату.)Вот там еще есть ящики. (Весело.)Ну, Анна, давай раскладывать… (Подходит к ней близко, заглядывая ей прямо в глаза. Близко и тепло.)Анна, милая, ты не сердишься на него?

Анна.Нет, как можно? Он такой несчастный.

Аглая.Несчастный?

Анна(нагибаясь над корзиной и открывая ее).Разве ты не видишь, какие у него глаза, печальные, без дна под их блеском. Он когда-то отчаялся в жизни и с тех пор все видит тем отчаяньем. Он слеп и слишком зряч зараз.

Аглая(принимая платье из корзины и вешая в шкаф, тихо).А ты, Анна, ты не отчаялась?

Анна(продолжает раскладку корзины. Аглая несет мелочи к уборному столу).Я думаю: или я родилась отчаявшеюся, или — не могу отчаяться. Впрочем, ничего не знаю: ни понять, ни вести себя не умею. (Выпрямляется. С широким испуганным взглядом.)Что-то меня толкает — и иду. Не хочу идти — и иду. Это ужасно: я не своя… я никто.

Аглая(нагнувшаяся над ящиком уборного стола, выпрямляется, выхватывает из букета пучок огненно-красных роз, бежит к Анне. Звенящим голосом).

Ты? Ты — жизнь! Вот тебе розы. Погоди, я прикреплю их к твоим волосам. Это будет опять, как тогда, когда ты была невестою брата. (Приколов розы, идет в спальню. Берет горсть маков.)Но у тебя были и маки… мне все путаются в памяти розы и маки на тебе…

^{Хочет приколоть маки к черному платью Анны.}

Анна(как во сне, отталкивая ее руку. Тихо).Нет, нет, маки тебе…

Аглая(шутливо).Все цветы твои. Я здесь у тебя!

^{Обводит рукой вокруг.}