Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Первый из этих темных вопросов — о причинах выступления Швеции в тот момент, когда, по видимости, она находилась в изоляции, отчасти уже освещен в предшествующей главе. Мы выяснили, что Московское государство предоставило Швеции в 1629–1630 гг. крупную (субсидию на войну с Империей и одновременно гарантировало ей со своей стороны вступление в войну с Польско-Литовском государством, без чего вторжение Густава-Адольфа в Германию было бы совершенно немыслимо. Теперь попытаемся показать, что и другие загадки «шведского периодам Тридцатилетней войны получают удовлетворительное объяснение, если принять во внимание положение дел в Восточной Европе и, прежде всего, историю русско-польской борьбы в эти годы.

Законность такой постановки вопроса станет очевидной, если учесть, что вся история Тридцатилетней войны в стратегическом отношении покоится на одном принципе — тот, у кого оказывался второй противник где-нибудь в тылу, был почти обречен. Вести одновременно две войны — это прежде всего значило вести каждую из них вполсилы, ибо наемные армии того времени, на наш современный взгляд крайне малочисленные, стоили так дорого, что требовали напряжения всей финансовой мощи государства. А при ведении войны вполсилы численное превосходство в решающую минуту могло оказаться у армии противника — то численное превосходство, которое в эпоху Тридцатилетней войны, войны профессионалов-наемников, было главным фактором победы. Но специфика Тридцатилетней войны состояла, собственно, и не в том, что два фронта были опасны, — они были опасны на протяжении всей истории войн, — а в том, что сравнительно легко было добиться открытия второго театра военных действий. Именно из-за малочисленности, довольно несложного вооружения, разнородного национального состава наемных армий нетрудно было субсидиями и дипломатией вызвать появление второго театра войны в тылу врага.

Мудрость политиков и дипломатов любого государства во время этой первой всеевропейской войны состояла в заключении военных союзов с соседями своих соседей. Европа оказалась подобной шахматному полю: угрозу стратегических тисков любое государство парировало созданием такой же угрозы каждому из своих соседей. Габсбургская Испания и габсбургская «Священная Римская империя» (Германия) представляли собой смертельные тиски для Франции. Но сама Испания оказалась зажатой в тиски между Францией с суши и Голландией с моря, а Империя — в тиски между Францией и Швецией. Швеция в свою очередь была тоже в тисках: Альтмаркское перемирие 1629 г. отнюдь не было миром с Польско-Литовским государством и не устранило острой вражды между Густавом-Адольфом и Сигизмундом III. Но Польско-Литовское государство опять-таки было в тисках — между Швецией и Московским государством.

Не будем продолжать дальше эту цепь. Здесь важно подчеркнуть ее единство — все ее звенья крепко скованы. В 1630–1634 гг. ни одно из названных государств не ведет на самом деле войну на два фронта: хотя бы один из противников отвлечен кем-то другим, а у Франции отвлечены до поры до времени даже оба противника, и она ведет лишь «скрытую» войну. Но понятно, что, стоит измениться хотя бы одному звену, как вся система перестроится: если, например, Московское государство (или какое-либо другое) не будет отвлекать на себя военные силы Речи Пос-политой, то последняя окажется реальной угрозой для Швеции, та принуждена будет обернуться лицом к Речи Посполитой, силы Империи в таком случае освободятся для войны с Францией, а если французские войска будут заняты войной с Империей, это даст возможность и Испании начать военные действия против Франции, хотя бы той частью своих войск, которые не скованы голландской угрозой. Словом, Европа должна будет приобрести примерно тот вид, какой она и в самом деле получила после 1635 г., т. е. в «франко-шведский» период Тридцатилетней войны.