Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Посвящая, таким образом, московское правительство полностью в свою деятельность в качестве посла Густава-Адольфа к полякам, Руссель просит царя и патриарха с теми же посланцами, л'Адмиралем и де Гревом, прислать ему письменный ответ, «объявить изволение [решение] свое о наборе войска, а то войско соберут в Силезскую землю — по придуме [проекту], что я подал, а перевел старый Иван, переводчик верен и добр, чтоб я в том деле вам, великим государям, служил, когда поеду к государю моему королю». Руссель объясняет, что в то время кн. И. Б. Черкасский не дал ему ответа, ссылаясь на то, что еще не было никаких вестей от Лесли, Племянникова и Аристова, посланных к Густаву-Адольфу («и не ведаючи про них, нельзя было договориться про такое великое дело»); теперь же, наверное, «полные вести» от них имеются, поэтому пусть государи соизволят написать свое решение по этому проекту[507]

, а также о заключении с Густавом-Адольфом тайного договора о дружбе и о — согласованных военных действиях против «польских иезуитов». «И скоро можно совершить [то великое дело] по той причине, что государь мой король ныне держит под своею волею [контролем] проезд через Силезскую землю». Руссель просит поручить ему «то дело исполнить и совершить» и заверяет, что Густав-Адольф готов удовлетворить любые просьбы, о которыми обратились бы к нему царь и патриарх[508]

.

В таком контексте и миссия л'Адмираля и де Грева к запорожским казакам выступает как одно из звеньев польской политики Густава-Адольфа. Содействие русского правительства этой миссии было проявлением его лояльности по отношению к шведскому королю. Руссель весьма многозначительно характеризует важность установления прямой связи Густава-Адольфа, с запорожцами и уверяет, что Россия и Швеция вместе крепче их обяжут, чем могла бы одна Россия: «два пояса вместе крепче одного вяжут»; казаками легче будет управлять после того, «как они обещаются (дадут обещание) обоим маестатам [величествам]»[509]

. Инструкция Русселя л'Адмиралю и де Греву и текст письма от имени Густав а-Адольф а к казакам пропагандируют шведского короля как защитника «греческой веры» и казацких вольностей от польских притеснений; секретные статьи ставят вопросы о поддержке казаками «избранья его маестата [Густава-Адольфа] на польское королевство и об их «поспешеньи в цесарскую землю [Германию] для его маестата» за хорошее жалованье[510]

. Легко понять, что русскому правительству, давно уже ведшему тайные переговоры с казаками и знавшему о письмах, направленных казакам патриархами иерусалимским и константинопольским, «чтоб монарху московскому поклонилися», нелегко было передать инициативу шведскому королю. Тем не менее оно снабдило еще и от себя л'Адмираля и де Грева грамотой к казакам и приложило много стараний для обеспечения успеха их миссии и для предупреждения возможных осложнений в связи с происшедшим только что переизбранием гетмана, сменой курса руководящих кругов православной церкви на Украине, уступками польского правительства казацкой старшине. Не вина русского правительства, что бравые французы, покинув в Киеве приставленного к ним надежного провожатого Григория Гладкого (тайное связное лицо между Москвой и промосковскими деятелями Украины), имевшего инструкции («от тех бы казаков, которые королю [польскому] служат, однолично [обязательно] их послов уберечь, чтоб над ними какого дурна не учинили», — к этим казакам не ездить), отправились с одним лишь переводчиком прямо в Канев к новому гетману войска Запорожского Кулаге и были им выданы польскому правительству[511].