Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Время это было наиболее благоприятным и в том отношении, что угрожаемые государства Западной Европы были увлечены иллюзией умиротворения и совсем не были готовы к отпору агрессору.

Опыт несостоявшейся войны 1610 г. показывает, как мало были склонны правящие круги национально-абсолютистских государств — Англии и, в особенности, Франции — к превентивным действиям против Габсбургов. Они охотно дали венскому двору усыпить себя видимостью миролюбия. Почему? У власти в абсолютистских государствах стояли отнюдь не самые прогрессивные элементы европейского общества. Между тем всякая война против Габсбургов и католической реакции неминуемо должна была активизировать и развязать самые прогрессивные элементы, т. е. революционные антифеодальные силы, которыми была насыщена Европа. И абсолютистские государства роковым образом оказались бы между двух огней. Более того, для борьбы с Габсбургами они должны были бы вступить на международной арене в тесный союз с воплощением всяческой крамолы — «мятежной» Голландской республикой. Голландско-испанская война, тянувшаяся с 1572 г., хотя и прерванная в 1609 г. временным перемирием, продолжала оставаться естественным зародышем и стержнем всякой будущей европейской войны, тем уже данным реальным началом, вокруг которого необходимо должны были бы группироваться силы антигабсбургской и габсбургской коалиций. Но именно это придавало антигабсбургской коалиции привкус, которого другие ее члены всячески хотели избежать. Ведь война голландцев с габсбургской Испанией за независимость была не чем иным, как буржуазной революцией. Абсолютистским государствам, таким образом, для победы над Габсбургами волей-неволей пришлось бы во внешней политике поддержать буржуазную революцию, подавление которой составляло главную задачу их внутренней политики. Понятно, что правящие круги и Франции, и Англии жаждали избежать войны и поспешили расстроить антигабсбургскую коалицию, как только забрезжила обманчивая возможность обойтись без военных действий против Габсбургов.

Противоречивость международной позиции французского правительства любопытным образом отразилась в так называемом «великом замысле», возникшем еще при дворе Генриха IV, но обработанном и записанном после его смерти в мемуарах его ближайшего помощника герцога Сюлли. Этот план политического переустройства Европы исходит из необходимости лишить Габсбургов их могущества и противопоставить их стремлению к всеевропейской империи какую-то иную концепцию общеевропейского порядка. Поскольку абсолютистская Франция, естественно, при этом искала контакта с родственной по политической системе абсолютистской Англией, — вполне правдоподобно утверждение Сюлли, хотя оно и оспаривается многими историками, что о «великом замысле» французские послы консультировались сначала с Елизаветой Английской, а затем (1603 г.) с Яковом I. Основные элементы «великого замысла», по Сюлли: сохранение за Габсбургами только испанской короны; превращение Европы в умиротворенную федерацию 15 государств во главе с «общим советом» и региональными советами, разрешающими все международные конфликты; признание равноправия трех вероисповеданий (католицизма, лютеранства и кальвинизма); установление таким путем «вечного мира» в христианской Европе. В этом плане наряду с прогрессивной задачей — предотвратить на будущее время самую возможность габсбургской агрессии — сквозит и тенденция передать в руки Франции некое наследство Габсбургов, вместе с европейской гегемонией, которая естественно досталась бы ей, как создательнице нового порядка.

Чрезвычайно характерно, что пацифистский «великий замысел» рисует в будущем перспективу неустранимых войн всей Европы, объединенной под руководством Франции, против двух противников: Турции и Московии. Если необходимость войн с «неверной» Турцией аргументируется в традиционном крестоносном стиле, то исключение Московии из содружества христианских государств Европы Сюлли приходится мотивировать очень искусственно: ее необозримые пространства раскинуты более в Азии, чем в Европе; своим территориальным положением она слишком связана с Татарией, Турцией и Персией, чтобы бороться против них вместе с европейцами; обитающие в ней народы — дикари и варвары, что затруднит их сотрудничество с европейцами; многие из них пребывают в язычестве и идолопоклонстве; христианство русских слишком непохоже на европейское и, напротив, слишком похоже на азиатское, т. е. на христианство греков и армян, пребывающих «под турком». Из всей этой перспективы выводится и необходимость для будущей европейской конфедерации поддерживать сильную Польшу, как оплот «против турка, московита и татарина»[41].