Трикстер, Гермес, Джокер

Александр Криф ответил с вежливой улыбкой:

— Меня наняли миссис и мистер Уайетт, его тетя и дядя, и я являюсь официальным адвокатом.

Он вручил лейтенанту восьмифунтовую кипу бумаг, тот не глядя бросил ее на пол.

Не прекращая дружелюбно улыбаться, Криф продолжил:

— Еще один вопрос моему клиенту — и вы пожалеете, что на свет родились. А впрочем, я передумал, спрашивайте: побольше процессуальных нарушений — и моего подзащитного отпустят на свободу без всякого железного алиби.

— Идите к черту, — лейтенант глянул на Крифа, затем на Дэниела, после чего спрятал диктофон.

— Ой-ей-ей, — пожурил его Криф, указав на диктофон. — На использование техники нужно особое разрешение.

— Что вы говорите? Вот черт. Да вы успокойтесь, советник, похоже, что парень все равно ни черта не помнит. Трудно, небось, припомнить такую мелочь, как взрыв, который отправил к праотцам твою мамашу и едва ли не прихватил тебя самого.

— Заткнись, болван, — прошипел Криф, но его шепот потонул в возмущенном вопле доктора Тобина:

— Господь с вами, лейтенант, мальчик перенес серьезную мозговую травму, девять недель находился в коме, а вы хотите, чтобы он отвечал на ваши вопросы? Неужели вам никогда не доводилось слышать о том, что повреждения головного мозга могут вызывать амнезию: полную, частичную или избирательную?

— Я, конечно, не врач, — добавил Криф, — но в данном случае похоже на полную.

— Как пить дать. Наверняка он даже не помнит о том, что он приемный сын миссис Уайетт, не говоря уж о приемном отце. Когда бумаги выправляются в последний момент, чертовски трудно не запутаться. Тут поди-ка вспомни что-нибудь, — лейтенант обернулся к Дэниелу. — Так, парень?

— Я не помню вас, — сказал Дэниел, закрывая глаза.

Слушание дела Дэниела было назначено на седьмое декабря. Чтобы безболезненно согласиться с предъявленным обвинением, пришлось немало потратиться на смягчение его до минимума. Чтобы смягчить предъявленное обвинение, пришлось немало потратиться. Согласно решению суда, Дэниел переходил на попечение дяди и тети до достижения семнадцати лет, после чего при отсутствии новых судимостей обвинение должно было быть снято. Оставались, конечно, некоторые бюрократические мелочи, но Александр Криф умел делать рождественские подарки, так что двадцать первого декабря Дэниел был освобожден. В тот же день он отправился с Матильдой и Оуэном Уайетт на прибрежную ферму примерно в пятидесяти милях к северу от «Четырех Двоек».

Супруги Уайетты оказались энергичными людьми чуть старше пятидесяти. Хозяйством они занимались с огромным удовольствием. Они владели территорией в полторы тысячи акров, однако держали меньше скота, чем позволяло пространство. На первых порах им приходилось нелегко, но в настоящий момент ферма Уайеттов являла собой образец гармонии с окружающей средой.

По дороге Дэниел чувствовал странное оцепенение, хотя Уайетты оказались неплохой компанией. Они рассказали, что знают Вольту уже пятнадцать лет, с тех пор, как он помог им прекратить кражи скота, попортившие им немало крови.

— И теперь вы возвращаете старый долг? — уточнил Дэниел. Они-то какое имеют отношение…

— Да нет, черт возьми, просто мы тоже члены АМО, — ответил Оуэн.

Дэниел сначала не поверил:

— А весь этот… скот — так, для прикрытия?

— Дэниел, не обязательно быть преступником, чтобы быть вне закона, — пояснила Тилли.

— Но вы сказали в суде, что я ваш родственник, а лжесвидетельство — это преступление.

— А кто бы доказал обратное? — отпарировала Тилли. — Ты сам-то откуда знаешь, что мы не родственники? Семья у нас большая, что по одной линии, что по другой, а любимая пословица у всех одна: рука руку моет. И вообще, иногда надоедает говорить правду.

Они приехали на ферму, когда уже стемнело; Оуэн указал Дэниелу куда-то влево:

— Твой домик будет вон тот, за амбаром. Видишь свет?

— Кажется, там два домика, — ответил Дэниел.

— В домике поменьше будет жить Бешеный Билл, твой учитель, он приехал несколько дней назад. Мы с Тилли протопим дом и организуем что-нибудь перекусить, а ты пойди поздоровайся с ним.

— Если хочешь, — добавила Тилли.

— Увидишь, кто тут главный, — проворчал Оуэн, но было ясно, что сопротивление бесполезно.

Дэниел постучал, но никто не ответил. Он постучал погромче, и, поскольку ответа так и не последовало, открыл дверь:

— Можно?

После вопля: «Ну?» Дэниел вошел. Голый Бешеный Билл Вебер сидел по-турецки на полу и методично постукивал себя между глаз большим резиновым молотком. «Рад тебя видеть, Дэниел, — сказал Билл, не прекращая постукивания. — Я Билл Вебер. Будем вместе работать».

— Вы мой учитель? — ошарашенно спросил Дэниел.

Бешеный Билл метнул молоток в голову Дэниела.

Уклонившись, Дэниел услышал, как молоток просвистел мимо его уха, с глухим «токк» ударился о стену и несколько раз подскочил на полу, стуча деревянной ручкой. Дэниел поднял его, повернулся к Бешеному Биллу, но не швырнул в него молотком, а воскликнул:

— Зачем вы это сделали? Что вообще происходит?

Бешеный Билл внимательно посмотрел на него и, выдержав паузу, сказал: