Тринити

Да, процесс зашел дальше некуда, видел и понимал он. И хотя постепенное привыкание к обновленной внешности скрадывало озабоченность, тем не менее, было понятно, что процесс неостановим и вряд ли поддастся контролю. Никакие тут не помогут ни врачи, ни таблетки. Но надо ли мешать этому? Если бы не люди вокруг, не эти выборы, он бы знал, что делать с собой. Если бы не Настя. Тогда он сразу нашелся бы. Он бы взял Бека и снова отправился в землянку, и там, один на один с жизнью, он был бы смел и отчаян. А тут, с таким обозом и с таким тылом, поди разберись с собою, думал Владимир Сергеевич.

До выборов оставалось две недели.

Подведение их итогов планировалось дожидаться в гостях у Татьяны, в ресторане «One way chicken», чтобы сразу анализировать текущий ход голосования на основании донесений своих людей в избиркомах на местах.

Командой Макарова были предприняты беспрецедентные меры по предотвращению всякого рода подделок бюллетеней, подвохов, подлогов и прочих ударов конкурентов, ведь, по сути, страна разделилась на два лагеря, как Макарон и предполагал. Все основные составляющие сил раскололи Россию пополам. На две неравные части. Кое-как склеить их, причем временно, удалось только при помощи очень серьезных сумм.

С Москвой бодались все остальные регионы России. Фактически провинциальная Россия боролась за Москву и имела намерения выровняться с нею, а Москва, как отдельное государство, боролась за Россию и не хотела ее отдавать, как подспорье и кадровое, и сырьевое. И вообще. Но и с той, и с другой стороны были одни и те же козыри — евро. Отмытые, отмоленные, побывавшие в крови и снова очищенные, поменявшие форму и снова вернувшиеся назад, но никогда не выпускаемые из рук — евро. А если где-то и случалось, что евро упускались на местном, локальном уровне, то в эту точку тут же бросались все силы, чтобы вернуться под прежний финансовый контроль. И тогда становилось понятно, что перед евро не устоит ничто.

За неделю до выборов случилось непоправимое.

Настя, как всегда, встала поздно, но нигде не увидела Владимира Сергеевича — ни за компьютером, где он играл в «Tetris» и «Lines», ни в ванной комнате, ни на кухне. Может, вышел погулять? — решила она. Но вся обувь стояла на месте. Настя заглянула на балкон и едва удержалась на ногах. Перед ней стоял юноша лет шестнадцати — голубоглазый, стоял молча и, казалось, ни о чем не думал. И даже, похоже, не смотрел никуда. Он смотрел просто вдаль, на Москву и дальше — за горизонт, туда, где заканчивается Россия и начинается чужая, неведомая ему земля.

Услышав шаги, он обернулся.

— Настя! — сказал молодой человек, очень похожий на Владимира Сергеевича.

— Милый! — бросилась она ему на шею, да так, что они оба едва не загремели с балкона.

— Вот видишь, — развел он руками, — я молился, но ничего не помогает.

Не веря своим глазам, Настя заметалась, но мозга ее не хватало, чтобы осмыслить произошедшее. Это был не Владимир Сергеевич, а юнец в огромных гостиничных разовых тапках, весь обтруханный и жаждущий поддержки. Доселе она радовалась, когда она наблюдала за все более улучшающимся его здоровьем и нарастающим положительным самоощущением, а сейчас он был нетерпим к ее присутствию, к тому, что она являлась свидетелем такого его состояния. Были времена, когда-то она при каждом новом объятии чувствовала в нем все больше и больше сил. Это его возмужание и проявляющуюся все больше молодцеватость она связывала с ростом его любви к ней, которая очищает организм и придает силы. Настя верила в энергию образов. Но теперь она отчетливо поняла, что это было совсем не то. Хотя и болезнью это назвать было бы не совсем точно…

— Позови Артамонова, — опять попросил Макарон.

— Может быть, не надо, может, мы сами… — попыталась удержать его Настя.

— Позови, — приказал он ей. — Они должны это видеть.

Под «они» Владимир Сергеевич подразумевал Артамонова и меня.

— Хорошо, — сказала Настя.

— Остальных звать не надо, — предупредил ее Макарон. — Остальные не вынесут такого зрелища.

— Хорошо, — повторила Настя.

— Только не мечись, — попросил ее Владимир Сергеевич, — спокойно, чтобы никто не заметил твоего беспокойства. И сразу скажи Артамонову, чтобы он отменил все оставшиеся встречи.

Артамонов нашел меня, и мы прибыл в номер кандидата Макарова.

— Я решил, что больше никого не надо посвящать, — сказал Владимир Сергеевич. — А то произойдет утечка.

— Нам плевать на утечку! — сказал Артамонов. — Ты скажи, что происходит!

Чтобы не вызывать у нас излишнего восторга, Владимир Сергеевич запахнул фалды своего военно-полевого халата, который трижды обвил его худое тело, и демонстративно улегся в постель. Халат был хорош, но великоват, ничего не скажешь, из-под него торчали только голова да пятки владельца.

Не разглядывая Владимира Сергеевича, Артамонов сразу начал по существу предвыборного периода.

— Дело близится к завершению, — начал он листать свои бумаги.

— И у меня тоже, — сказал Макарон.

— Что значит и у тебя тоже?

— Шагреневая рожа сжимается, — сказал Владимир Сергеевич.