Триумф графа Соколова

Тюкель минуты три молча, с громадным напряжением вглядывался в голубое небо, жадно вдыхал в себя свежий воздух, от которого он совсем отвык.

Наконец, глубоко вдохнул последний раз. Слегка пошатываясь, отошел от окна и привычно сел на табуретку в дальнем углу камеры. Руки с красивыми длинными пальцами обреченно опустил на маленький столик.

Соколов сказал:

— Мне было бы приятней, коли вы, Зиновий Архипович, пересели к моему столу поближе. На этом диване вам удобно?

— Вполне! — Тюкель перебрался на диванчик и уставился на сыщика. — Что-то черты вашего лица мне знакомы.

— Полковник Соколов!

Тюкель так и подпрыгнул на диване:

— Это который Аполлинарий Николаевич? Удивительно! И по какому случаю такая знаменитость моей ничтожной персоной заинтересовалась?

— Мне известно, что вы — гений… по картежной линии.

Тюкель от удовольствия покраснел, но не нашелся, что ответить.

Соколов повторил:

— Да, судя по слухам, вы игрок замечательный.

Тюкель улыбнулся:

— Хотите играть?

— Пока что мой интерес платонический. Меня интересует сам мир игроков. Вы ведь всех знаете?

— Шулеров, что ль?

— Я бы сказал, тех, кто постоянно играет.

— Неужто сам Соколов занялся картежниками?

Соколов терпеливо объяснил:

— Речь идет не о шулерах или мошенничестве. К сожалению, я не имею возможности полностью ввести вас в суть дела. Но замечу, что косвенным образом двое известных игроков стали, скажем, свидетелями страшных преступлений… Один из свидетелей уже мертвый, а вот второй…

Тюкель замахал руками:

— Нет, этот форшмак кушайте без меня! Никого не знаю, никого не видел, и вообще у меня в голове — фу-фу — сквозняк, ничего не помню. И потом мусора, э-э, полицейские уже приставали ко мне.

Соколов спокойно продолжал:

— Вы убили человека случайно, в силу несчастно сложившихся обстоятельств. А тут речь идет о самой страшной банде садистов, которые живьем сжигают хороших людей.

Тюкель печально усмехнулся:

— Ну, для кого хорошие, для кого плохие — каждый имеет свои понятия. Я полицию с детства не люблю. Меня все равно ждет мыс Жонковер и Александровский пост. А если отконвоируют на юг Сахалина, то увижу печальной памяти пост Корсаковский.

Соколов удивленно поднял бровь:

— Вы, однако, хорошо знаете географию каторжного острова. Что, бывали, Зиновий Архипович, там?

— Нет, книги люблю. Читал про Сахалин у покойного писателя Чехова и у Власа Дорошевича. Читал и ужасался: какие страшные злодеи, какие кровожадные убийцы! А еще всегда с замиранием сердца думал: как это люди могут в тюрьме и на каторге жить? Ведь лучше умереть, чем на нары попасть.

— Ну а теперь мнение переменилось?

— Нет. Просто не могу поверить, что сам стал убийцей. Вот скоро суд, так в зал набьются любопытные, которые с ужасом станут глядеть на меня и желать мне самой строгой кары, желать моей погибели. А я их не осуждаю. Они правы. Прежде, до моего печального опыта, я испытывал бы такие же чувства.

Соколов почувствовал вдруг симпатию к этому несчастному человеку. Он произнес:

— Если бы я был самодержец, я бы приказал вас высечь, взял бы с вас слово, что больше никогда за стол играть не сядете, и отпустил бы…

— Жаль, что вы не самодержавный сатрап, — слабо улыбнулся Тюкель, и его глаза заблестели, словно на них навернулись слезы.

Соколов задумчиво перевел взгляд на окно, помолчал и спокойно добавил:

— Хорошо, считайте, что мне от вас ничего не надо. Хотя если бы вы знали, каким злодеям своим умолчанием помогли, то никогда бы себе не простили. Вы умный человек и состраданию вовсе не чужды. Представьте, что сейчас ходят по этой земле хорошие, добрые люди, улыбаются, любят, детей растят, зла никому не творят. А вот по воле выродков эти люди уже обречены. Их ждут жуткие истязания и смерть. Вы отказались помочь невинным жертвам, зато своим молчанием содействуете убийцам.

Тюкель промолчал.

Соколов смотрел в лицо собеседника:

— Мне нужно узнать адрес, а его может назвать знаменитый игрок, который вам известен под фамилией Семен Кашица.

Тюкель фыркнул, рассмеялся, глаза его по-хитрому блеснули, но он ни слова не промолвил.

Соколов продолжал:

— Вот, сударь, вы фыркнули. Я знаком с этим Кашицей, он колоду держать не умеет…

— Тогда почему же вы назвали его игроком знаменитым?

— Чтобы убедиться, что вы его знаете.

Тюкель с восхищением проговорил:

— Ловко, однако, вы меня подцепили. Я рад был бы помочь вам, господин Соколов, если бы вы не были полицейским, а так, частным лицом…

— Так-так, потрясающая логика! Представим, что вы узнали: убийцы замыслили вырезать целую семью — родителей, детей, служанку. И вы, презрения к полиции ради, не сообщили бы нам об этом?

Тюкель удрученно молчал.

Соколов поднялся, дружелюбно проговорил:

— Наша беседа закончена. Вы, Зиновий Архипович, можете еще постоять у окна, подышать свежим воздухом.

— Не откажусь! Сколько раз ездил и ходил мимо этой тюрьмы, и даже малейшего предчувствия не было, что сам угожу сюда.

— Передачи вам носят?