Триумф и трагедия : Политический портрет И. В. Сталина : Книга 2. Часть 2

Подводя в январе 1933 года итоги первой пятилетки и касаясь результатов "в области борьбы с остатками враждебных классов”, Сталин так интерпретировал один марксистский тезис: "Некоторые товарищи поняли тезис об уничтожении классов, создании бесклассового общества и отмирании государства, как оправдание лени и благодушия, оправдание контрреволюционной теории потухания классовой борьбы и ослабления государственной власти. Нечего и говорить, что такие люди не могут иметь ничего общего с нашей партией. Это — перерожденцы, либо двурушники, которых надо гнать вон из партии. Уничтожение классов достигается не путем потухания классовой борьбы, а путем ее усиления”'²

. Безапелляционность, механистичность, примитивизм понимания марксистских идей были предвестником грядущих новых бед. Но эти беды Сталин выдаст за победу и освятит марксистским знаменем. Канонизировав фундаментальное положение марксизма о классовой борьбе, Сталин пришел к той модели социальных отношений, которые мы сегодня решительно осуждаем. Нельзя не сказать, что на каком-то этапе, еще задолго до Сталина, в пропаганде марксизма возникла тенденция абсолютизировать многое из того, что было сказано великими мыслителями. Сталин был одним из тех, кто унаследовал и настойчиво развивал эту традицию.

Все сказанное отнюдь не имеет целью что-то "оправдать” в Сталине и сталинизме. Нет, конечно. Но появившиеся многочисленные публикации последних лет часто связывают все деформации, все ошибки и преступления только с одним человеком. Если бы все это было так, то мы бы давно уже освободились от сталинизма. Но Сталин умер, а сталинизм еще жив. Мне представляется, что исторически сталинизм стал одной из возможностей (предельно негативной) реализации тех идей, которые были изложены в марксистской доктрине. Извечное стремление людей к свободе, счастью, равенству, справедливости было чрезвычайно привлекательно выражено в марксизме. Его последователи часто полагали, что сама попытка творческой интерпретации постулатов марксизма — уже ересь, отступничество, ревизионизм. Постепенно сложилось так, что любой отличный от сложившегося в марксизме взгляд стал считаться глубоко враждебным. Марксизм на каком-то этапе в известной мере приобрел характер политической доктрины, которая старалась не столько приспособиться к меняющимся условиям, сколько приспособить условия к своим выводам. Пока был жив Ленин (и об этом особенно говорят его последние работы), он стремился повернуть мысль и дела большевиков к действительности, сложным реалиям бытия, клубку противоречий, которые росли в огромной крестьянской стране. Трагедия русской революции заключается в том, что окружение Ленина, высоко интеллектуальное по своему уровню, все равно было на порядок ниже интеллекта гения. Поэтому тенденция канонизации и догматизации марксизма после смерти Ленина заметно усилилась. У руля партии и государства, волею обстоятельств, о которых я говорил раньше, оказался такой человек, который больше других подходил к механическому следованию марксистской доктрине.

Сталинизм максимально использовал увлечение русских революционеров радикализмом, когда во имя идеи считалось оправданным приносить в жертву все — историю, культуру, традиции, жизни людей. Обожествление застывшего идеала в конечном счете обернулось пренебрежением потребностями конкретных людей конкретного времени. Русский радикализм одевался в тогу революционного романтизма, отрицающего мещанское благополучие и буржуазную культуру. Именно Сталин выражал такие взгляды: во имя торжества идеи допустимо все! И никто никогда не говорил, что это глубоко антигуманная мысль, социальный грех перед народом. В этом отношении можно найти сходство, например, между Сталиным и Троцким. Диктатор связывал активное развитие собственной страны с "победой социализма во всех странах”. Находившийся совсем в ином положении Троцкий, смертельно враждуя со своим глав-? ным оппонентом, провозглашал: "За социализм! За мировую революцию! Против Сталина!”¹³ Их радикализм при внешней политической противоположности двух "выдающихся вождей” родился на русской почве из преклонения перед идеей в ущерб действительности. Он отвергал историческое равновесие, баланс идей и бытия. Главное — "обогнать”, "опрокинуть”, "разрушить”, "сокрушить”, "сломать”, "разоблачить”, "пригвоздить”… Революционный радикализм, на котором паразитировал Сталин, с методической очевидностью создавал новую псевдокультуру. А главное место в ней было отведено его идеям. Без этого замечания, думаю, анализ сталинизма как аномалии истории будет неполным.