Читаем Триумф и трагедия : Политический портрет И. В. Сталина : Книга 2. Часть 2 полностью

Сталинский догматизм, наложивший свою диктаторскую печать на общественную мысль, был воинственным, упорствующим, беспощадным. Ему помогали в этом era идеологические оруженосцы Жданов, Суслов, Поспелов, Митин, другие "рыцари” догматизма. Особую изощренность в этом деле проявлял М.А. Суслов, настоящий идеологический инквизитор, который сумел и после Сталина на долгие годы сохранить теоретические исследования в состоянии застоя. Опуская везде свой идеологический шлагбаум, консервируя сталинизм, Суслов являлся генератором дуализма, теоретического лицемерия. Выступая, например, на Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук (1962 г.), секретарь ЦК Суслов провозглашал: "Догматизм — наиболее опасная форма отрыва теории от практики. Под личиной мнимой верности марксизму-ленинизму догматизм, левый оппортунизм наносят большой вред революционной теории и практике, социализму. Попытки укрыться от жизни под ворохом цитат означают неумение или нежелание оценить новую историческую обстановку, творчески применять и развивать в новых, изменяющихся условиях великие принципы марксизма-ленинизма”33. Такие выученики Сталина, как Суслов, были мастерами мимикрии; безжалостно изгоняя живую мысль, новаторство, попытки осмыслить новые процессы, они прикрывали свое догматическое ретроградство реверансами в сторону диалектики, "живой души марксизма”.

Превращая истины в мумии, сталинизм утвердил и такую черту догматизма, как выборочность использования тех или иных положений марксизма. Бесспорно, сама теория научного социализма, работы основоположников марксизма-ленинизма, их выводы подвержены испытанию временем, как и любая теория. Ведь еще К. Маркс говорил: "Мы выступаем перед миром не как доктринеры с готовым новым принципом: тут истина, на колени перед ней!”36 Некоторые положения, сформулированные классиками, должны рассматриваться лишь применительно к своему времени. Это естественно. Но даже те выводы, которые могут устареть или быть неадекватными нашему сегодняшнему пониманию, мы обязаны уважать и знать. Ведь сейчас никому не придет в голову прекратить печатать те работы классиков, где говорится, допустим, о диктатуре пролетариата. Однако Сталин лично определял, что можно, а что нельзя публиковать из теоретического наследия основоположников марксизма. В фонде Сталина есть много записок с просьбами разрешить предать гласности то или иное письмо Ленина, фрагмент рукописи Маркса или Энгельса. Вот примеры. В июне 1939 года к Сталину обращается М.Б. Митин — директор Института Маркса — Энгельса — Ленина: "Прошу разрешить в очередном номере "Большевика” публикацию двух прилагаемых при сем писем В.И. Ленина к Инессе Арманд”. Резолюция предельно лаконична: "Не возр. Ст. "37

.

Но институт не всегда получал такое разрешение. Жданов, Митин и Поспелов представили Сталину статью Энгельса "О внешней политике русского царизма”, засомневавшись в целесообразности ее публикации. "Вождь” внимательно изучил написанное Энгельсом и сделал на полях пометки следующего содержания: "завоевательные мерзости — не монополия русских царей”; "переоценка роли внешней политики России”; Энгельс, "атакуя внешнюю политику царизма, решил лишить ее всякого доверия в глазах общественного мнения Европы”. Затем сделал общее резюмирующее заключение: "Стоит ли после всего сказанного печатать статью Энгельса в нашем боевом органе, в "Большевике”, как статью руководящую во всех случаях, или статью глубоко поучительную, ибо ясно, что напечатать ее в "Большевике” — значит дать ей молчаливо такую именно рекомендацию. Я думаю, что не стоит.

И. Сталин.

15. VH.1940 г.’”8

.

Поэтому неудивительно, что целый ряд ленинских документов не публиковался в течение целых десятилетий. Сталин до конца своих дней держал "взаперти” многие ленинские мысли и идеи. Догматизм признает лишь то, что прямо подтверждает его положения, и отвергает то, что противостоит ему. Это видел еще Гегель: догматизм, писал он, "в более узком смысле состоит в том, что удерживаются односторонние рассудочные определения и исключаются противоположные определения”39. Даже "левые фразы”, к которым часто любил прибегать Сталин, не могли скрыть его линию на консервацию нужных ему теоретических положений марксизма и умолчание тех, которые ему казались сомнительными. Это естественно для догматического мышления: ведь оно всегда считает себя безгрешным.

Подлинной энциклопедией догматизма, сборником мумий полуистин и антиистин стал пресловутый учебник "История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс”, вышедший более чем 300 изданиями тиражом около 43 миллионов экземпляров! Этот сборник догматов-мумий стал таким же обязательным для взрослого населения страны, как Коран для мусульманских фундаменталистов. Однако историей уже давно доказано, что сознание является самой независимой от власти сферой. Ереси, сомнения, инакодумство рождаются в значительной мере в результате насилия над сознанием, попыток жестко управлять им или держать в заточении.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное