Триумф и трагедия : Политический портрет И. В. Сталина : Книга 2. Часть 2

Сталинизм — болезнь незрелого социализма. Она не была обязательной и фатальной. Об этом я уже писал. Но вместе с тем многое было обусловлено не только ошибками субъективного характера самой партии, ее руководителей, неразвитостью теории, но и объективными обстоятельствами. О них я также говорил раньше. Сталинизм не привел к полному перерождению общества, не смог в конечном счете полностью деформировать социалистические идеалы и ценности. Вера людей в социализм была поколеблена, но полностью не подорвана. Многое в этой вере выглядит парадоксальным: люди верили, что тяготы, репрессии, лишения — все это историческая плата за достижение в будущем земли обетованной. Эту идею настойчиво внедряли в сознание народа сверху, начиная с Троцкого. Сталин преступно спекулировал на этой святой вере; он сознательно использовал ее долгие годы для утверждения своего единовластия. Одно из самых крупных преступлений сталинизма заключается в том, что Сталин посмел олицетворить себя с социализмом, и в огромной мере это ему удалось. Народ выстоял, потому что верил. Сталинизм покрыл общество панци-рем бюрократизма и догматизма, освобождение от которого идет мучительно долго и трудно. Ущерб — особенно политический, социальный, культурный, моральный, нанесенный ста-цинизмом обществу, — огромен. Брежневщина, многие другие глубокие изъяны современной жизни имеют дальние истоки в сталинизме. Его шрамы будут долго и болезненно рубцеваться.

Наиболее вульгарное, повседневное проявление сталинизма выступает как сталинщина, политическая тирания одной личности. Она, сталинщина, проявляется прежде всего в дуализме мыслей и дел, теории и практики. Раздвоенность сознания, когда люди говорили одно, но видели и делали другое, была наиболее распространенной ее формой. Известная американская журналистка Анна-Луиза Стронг, написавшая еще в 1956 году книгу "Эра Сталина”, отмечала, что этот дуализм-дал о себе знать уже в самую пору триумфального восхождения Сталина. "Сталинская конституция, — пишет Стронг, — была нарушена уже тогда, когда она еще писалась… Конституция СССР была нарушена ее автором — Сталиным”²⁶

. Он говорил о правах людей, а сам попирал их. Сталин был циничным прагматиком. Выступая 19 февраля 1933 года на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников, Сталин с пафосом говорил о том, как "сделать всех колхозников зажиточными”. Рецепт предлагался простой (его и потом долгие годы использовали): "Если мы будем трудиться честно, трудиться на себя, на свои колхозы, — то мы добьемся того, что в какие-нибудь 2–3 года поднимем всех колхозников, и бывших бедняков, и бывших середняков, до уровня зажиточных, до уровня людей, пользующихся обилием продуктов и ведущих вполне культурную жизнь”²⁷

. А как он относился к тому, кто действительно умел "трудиться на себя”, трудиться самоотверженно? Они все, без всякой дифференциации, без приобщения к кооперации, без экономического "пристегивания” к новым процессам на селе, были обречены на "ликвидацию”. Месяцем раньше, выступая на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), Сталин так обрисовал ситуацию: "Кулаки разбиты, но они далеко еще не добиты. Более того, — они не скоро еще будут добиты, если коммунисты будут зевать и благодушествовать, полагая, что кулаки сами сойдут в могилу…”²⁸

Циничный прагматизм: ликвидировать "зажиточных” и призывать становиться "зажиточными”. Таков дуализм, когда он является чертой мировоззрения. Сталин часто говорил одно, рассчитанное на "широкое потребление”, а делал другое. Любил говорить о "культурной и веселой” жизни и варварски подвергал террору целые слои общества. Сталинщина постепенно утвердилась в однодумстве, головотяпстве, казенщине, безынициативности, подозрительности, нетерпимости. Самое печальное, что многие из этих проявлений не просто были декором, внешним выражением главного инструмента власти Сталина — аппарата, а стали частью облика многих людей, их мироощущения; они живы и по сей день.