Триумф красной герани. Книга о Будапеште

Как пишет Ласло Контлер, Трианон «потряс даже наиболее жестких критиков темных сторон довоенного режима в Венгрии и его национальной политики. Для них шок оказался особенно глубоким потому, что в большинстве своем они были выходцами из политически прогрессивного лагеря, хорошо относившимися к западным либеральным демократиям, единственно ответственным за их собственную политическую гибель. Трагедия последствий Первой мировой войны и Трианонского мира обусловливалась не столько тем, что эти события несли на себе печать роковой неизбежности, сколько парадоксальным стечением обстоятельств, из-за чего сохраниться сумели как раз те самые силы, которые и привели страну к войне и были виновны в ее финале»[79].

И еще (это позиция венгерского историка, видящего ситуацию изнутри, и уже потому важная для понимания Венгрии): «Венгерское национальное самосознание было скроено по образцу, вполне соответствовавшему мироощущению граждан среднего по размерам государства с 20–30-миллионым населением, в котором мадьярский приоритет базировался не только на вульгарных принципах статистического большинства и расовой принадлежности, но и на исторических и политических достижениях нации. Такое самосознание испытало ужас ментальной клаустрофобии, когда его заставили втиснуться в узкие пределы маленькой страны, населенной всего 8 млн. граждан. Нацию охватили чувство ярости и жажда мести, спрессованные в лозунг: «Нет, нет, никогда!» И поскольку послевоенное мироустройство на континенте было явным образом далеко от совершенства, ни одна политическая сила, рассчитывавшая на успех в Венгрии в межвоенный период, не имела возможности появиться на общественной сцене, если в ее программе не содержалось требований по пересмотру условий мирных договоров. Этого требовали и консерваторы из старой политической элиты, господствовавшие в Венгрии в течение всего периода консолидации 1920-х годов, и крайне правые силы, чередовавшиеся у власти с консерваторами на протяжении 1930-х годов и во время Второй мировой войны. По вполне понятным причинам Венгрия вновь вступила в войну в союзе с Германией и вновь потерпела сокрушительное поражение»[80].

Австрия без Габсбургов, Венгрия без Австрии

«Когда исчезла монархия, нужно было восстанавливать связи, а прежде всего задаться вопросом, кто они, люди, которые собираются их восстанавливать. Что такое Австрия без Габсбургов и может ли она, такая крохотная, вообще оставаться Австрией? Неопределенность эта вместе с тем означала свободу. Венгрия же ощущала только увечность, исчезли две трети страны, и никто, включая моего отца, не думал о том, что четыреста лет спустя она опять стала независимой, об этом они забывали».

Петер Эстерхази. Harmonia cælestis.

Эйфелев вокзал и национальная яма

Для Будапешта как города потрясение Трианона имело самые наглядные последствия. Прежде всего, не может не броситься в глаза, что, судя по состоянию городской застройки, после 1920 года серьезное строительство в столице остановилось. У страны опустились руки. Если что-то и возводилось, то не более чем жилые дома или небольшие церкви на окраинах; между последним мостом прекрасной эпохи, мостом Елизаветы 1903 года, и следующим, мостом Петефи 1937 года (тогда он назывался именем регента Миклоша Хорти) – три десятилетия. И – ничего сопоставимого со зданиями Парламента, Оперы, Базилики… Главные же архитектурные проекты ХХ века раз за разом превращаются в истории несостоявшихся затей, как задуманный было тридцатиэтажный монстр на площади Ференца Деака (нынешнее самое высокое здание площади, Anker-ház, не доходило бы этому «зиккурату» и до половины высоты).

Вот две такие истории.

…Когда градоначальники Пешта в 1870-х годах выбирали компанию, которой можно будет доверить строительство первого большого железнодорожного вокзала, они не промахнулись. Строить вокзал был приглашен Гюстав Эйфель, за которым на тот момент числились два небольших вокзальных здания во Франции, католическая церковь и синагога в Париже и два газовых завода в Южной Америке. И никакой башни!