Триумф красной герани. Книга о Будапеште

Трудно выговариваемое венгерское имя ограничивает его славу пределами страны, хотя сочиненная им песня известна всему миру.

Рассказывают так. Режё Шереш в тридцатые годы работал пианистом в ресторанах Пешта. Дольше всего – в ресторане «Кишпипа» на улице Акации, в двух шагах от этого дома. Немного сочинял. Одна песня, «Еще одну ночь…», даже была записана на пластинку в 1925-м тиражом в шестнадцать тысяч экземпляров; автору тогда было тридцать шесть. Другая песня, «Кто была та дама…», стала особенно популярна среди публики попроще. Стонет скрипка, грустит певец… Вполне ресторанная песня, жестокий романс эпохи джаза.

Знаменитым же Шереша сделала песня «Мрачное воскресенье». Он написал ее в 1933 году, слова и музыку – грустную песню о том, что «все проходит». Песню услышал репортер криминальной хроники из газеты «Восемь часов» Ласло Явор. И предложил собственный вариант текста. С «мрачным воскресеньем», «сотней белых цветов», «траурной вуалью» и «гробом». Режё спел ее раз, спел другой… Публика пришла в восторг. В интервью, данном одной из будапештских газет в декабре 1956 года, композитор рассказывал, что как-то за вечер сыграл ее «раз двадцать-тридцать».

И тут пошли плохие новости. Поступило сообщение, что некая девушка-горничная покончила с собой, и у тела нашли листы с нотами песни. Прошла неделя, выстрелил себе в голову советник министра финансов, и рядом с его прощальным письмом – снова ноты «Мрачного воскресенья». Потом последовали известия из Берлина, Нью-Йорка, Рима, Лондона… Дальше за дело взялись газетчики, и теперь уже трудно сказать, действительно ли все тогдашние отвергнутые влюбленные и отчаявшиеся неудачники уходили на тот свет под мелодию Режё Шереша или пресса несколько преувеличивала роковую роль песни. Но случаев таких оказалось вполне достаточно, чтобы за «Мрачным воскресеньем» прочно закрепилась репутация «песни самоубийц».

Здесь надо представить себе то время, далеко не самое веселое. Первая мировая война закончилась, навсегда отодвинув в прошлое «прекрасную эпоху» и оставив после себя двадцать миллионов трупов и руины четырех империй. Для жителя Будапешта, каким был Шереш, положение осложнялось еще несколькими обстоятельствами государственного, национального, личного масштаба.

Первая беда была общегражданская и называлась «Трианон». Страна, в одночасье уменьшившаяся втрое, была вынуждена привыкать жить в новых условиях, и оптимизму в них места не было. Вторая касалась не всех, но многих, и Режё Шереша в том числе. Шереш – еврей; собственно, невенгеризированная его фамилия звучит как Spitzer. Что это значило там и тогда? Христианская и еврейская общины Будапешта жили если не по-братски, то по-соседски с незапамятных времен – да. Но за годы Второй мировой войны в Венгрии будут убиты полмиллиона евреев. Уже с 1938 года правительство начнет принимать антиеврейские законы, а фашистская партия «Скрещенные стрелы» в 1944-м, при немцах, фактически станет правящей в стране. Тогда начнутся депортации в лагеря и массовые расстрелы евреев, и очевидец запишет: «Четверо или пятеро мальчишек из «Скрещенных стрел» в возрасте от 14 до 16 лет конвоировали их от улицы Кечкемети до моста Эржебет. Вот, обессилев, упала пожилая женщина. Вполне понятно, что она не поспевала за колонной. Один из юнцов принялся избивать ее прикладом винтовки. Я был одет в военную форму и решил подойти к нему: «Сынок, у тебя есть мать? Как ты можешь так себя вести?» – «Но ведь это всего лишь еврейка, дядя», – отвечал тот»[125]

.

Ничего подобного в 1933 году вообразить было еще невозможно… Но не эти ли будущие юнцы из «Скрещенных стрел» играют в мячик в парке или гуляют с родителями по набережной Дуная – там, где зимой 1944-го будут расстреливать евреев семьями, требуя предварительно снять обувь – пока в ресторане «Кишпипа» на улице Акации Режё Шереш наигрывает свое «Мрачное воскресенье»?

И сам Режё совсем не баловень судьбы. Самую знаменитую свою песню он написал, когда ему было уже сорок четыре года. Про него упорно говорили, что он не знает нот и играет исключительно по памяти и вроде бы даже только одной рукой. В детстве он убежал к циркачам, стал воздушным гимнастом; ожидаемый результат – падение и травма, от которой он толком и не оправился. На жизнь зарабатывал, играя на фортепиано в ресторанах Пешта и исполняя свои песни, хотя «пением» это трудно назвать. В записях слышно, что он скорее читает под музыку стихи, чем поет.

Так что удивляться приходится не тому, что такой популярной стала песня с трагическими паузами в каждом куплете, песня про расставание и смерть, а тому, что сам ее автор сохранял удивительное в этих обстоятельствах жизнелюбие. Ни ростом, ни красотой он не отличался. Однако был говорлив и обаятелен. В памяти ресторанных завсегдатаев остался диалог Режё с приятелем:

– Не болтай столько, Режё, а то скоро я засуну тебя себе в карман!

– Что ж, тогда, друг мой, – отвечает Шереш, – в кармане у тебя будет побольше, чем в голове[126].