Триумф красной герани. Книга о Будапеште

Заканчивается аллея и вместе с ней улица Кирай у начала парка Варошлигет, там, где в коммунистические времена стояла 25-метровая статуя Сталина и проходили первомайские демонстрации. В первый же день революции 1956 года, 23 октября, ее сбросили с пьедестала. Сейчас на ее месте – большой монумент в честь событий 1956 года, представляющий собой лес из вертикально установленных металлических балок, как будто взламывающих в движении мостовую.

Дальше – парк.

Хроника мелкой коммерции

«…Я иду торговать на блошиный рынок. Путеводители о нем не слишком распространяются. Непременно упоминая «Эчери» (большой и знаменитый рынок подержанных вещей на улице Надькёрёши), об этом, действующем в центре города в парке Варошлигет, они почему-то молчат. А зря!

Торговая жизнь начинается рано утром. Ворота откроют в восемь, но уже с половины седьмого вдоль забора выстраивается очередь торговцев с ящиками, коробками и сумками. Кто пришел первым, тот и занял хорошее место, прочим – что останется. Ближе к открытию мимо очереди, не торопясь, проходят постоянные продавцы, обладатели абонементов и закрепленных за ними на весь сезон торговых мест. А за полчаса до того, как двери откроются, успевает собраться и еще одна очередь – покупателей.

Я покупаю билет и талончик на стол, который нужно взять здесь же, у входа, и самостоятельно отнести на место торговли. К левому боку прижат стол, в правой руке – сумки, и вперед! Но куда идти не сразу и поймешь: эти, с абонементами, уже заняли все сладкие места вдоль главной дорожки. Нахожу участок где-то во втором ряду. Упитанный дядечка, глядя на мои старания, замечает: «Это – цыганское место». По интонации понятно, что человек хочет предупредить: занято. Что ж, встаю в третьем ряду. Товара у меня немного, да и смысл затеи больше познавательный, чем коммерческий. Знакомлюсь с соседями.

Слева тетушка средних лет раскладывает на столе посуду столетнего возраста. Медные кувшины и тазы для умывания остались еще с тех времен, когда в городе не было водопровода. Но эти – явно не из бедного дома: у них фаянсовые ручки в мелкий голубой цветок. Фарфоровые тарелки, тоже явно габсбургской еще эпохи, продаются вместе с полочкой тех же времен, они выставлены на ней в три этажа лицом к зрителю: и удобно и красиво.

Справа молодой черноволосый мужчина предлагает за недорого турецкие майки. Скоро выясняется, что сам он сириец, женат на венгерке, живет в Будапеште уже двенадцать лет, говорит по-здешнему более-менее сносно. Удивляется: «Я – сириец, а сыновья – венгры! Только по-венгерски и разговаривают…» Жалуется на тяжелые времена, на кризис, на то, что туристов мало.

Вдоль стены разместился торговец живописью. Виды Венеции, обнажёнка и местный специалитет – фантазии на тему Альфонса Мухи. Зрителей он собирает немало, с некоторыми затевает высокоинтеллектуальную, как видно, беседу. С размахиванием руками, с тыканьем пальцем в самые примечательные места, с демонстрацией обратной стороны холста и отдельно – рамы… Но в конце дня погрузит полотна обратно в тележку и увезет, так ничего и не продав.

Чуть дальше стоит мама с мальчиком лет восьми. Она продает бывшее в употреблении кожаное пальто, одеяло, занавески, что-то еще из домашнего тряпичного хозяйства. Мальчик на ящике разложил собственный товар – игрушки, которые стали ненужны и неинтересны. Я видела эту семью еще в очереди: их привез на машине папа, выгрузил, уехал по своим делам. То есть пальто и пластмассовые кубики появились здесь не по причине крайней бедности их обладателей, когда нужно выручить хоть копейку. А потому что – не выбрасывать же!

В самом деле, дарить старые вещи можно лишь тем, кто заведомо беднее тебя, выкидывать на помойку – грешно, а продать «за три копейки», за пятьсот форинтов, тому, кому эта вещь еще пригодится, пожалуй, разумно и гуманно. Разве нет?

«Тешшэ-эк!» – зазывают покупателей продавцы.

«Tessék» – это универсальное венгерское слово, означающее почти все что угодно, в диапазоне от «Пожалуйста, проходите!» до «Простите, что вы сейчас сказали, я не расслышал?» Мое «tessék» мигом выдает во мне иностранку, и посетители рынка, вместо того, чтобы смотреть товар, затевают разговоры на тему «А вы откуда?». Вспоминают, кто постарше, русские слова, выученные в школе («Спа-си-бо!»). Или напевают русскую народную песню, здесь знакомую каждому: «Танцевала репка с маком, а петрушка с пастернаком». В России я ее ни разу не слышала.

Между тем погода портится, поток покупателей заметно редеет, собирается гроза. Похоже, торговля на сегодня закончилась. Сосед справа, сириец, упаковывая свои майки, предлагает бизнес: он, мол, за три тысячи форинтов возьмет мой товар и попробует попродавать завтра. Э, нет, дорогой, за эти деньги ты как раз окупишь и стол, и место, а выложишь ли мой товар – еще неизвестно. Предложение с благодарностью отклоняется.