Триумф красной герани. Книга о Будапеште

Когда такой трамвай ездит по набережной, вдоль роскошной панорамы Дуная, от туристов, понятное дело, отбою нет, и финансовый план ретро-трамвай выполняет полностью. Но пускают его не только по этим «жирным» местам, но и по дальним окраинам города. Увидеть его можно практически за городом, среди почти деревенской застройки, прудов, где рыбаки сидят с удочками, и заброшенных дач. Иностранных туристов здесь нет вовсе, и выручка будет минимальная. Но что-то заставляет трамвайное управление охватывать «ностальгическими рейсами» и дачные пригороды Буды, и промышленно-спальный Уйпешт. Что? Желание показать эти трамваи прежде всего будапештцам – чтобы любили, гордились, помнили…

А зимой, в предрождественские праздничные дни, по городу ходят трамваи, от дуги до колес опутанные сетью светящихся огоньков, едет по темной улице этакое самодвижущееся облако и сияет.

Мандельштам заметил в те годы, когда порядок жизни начал рушиться: «Нам кажется, что все благополучно только потому, что ходят трамваи»[142]. Трамваи, получается, такой же символ спокойствия и нормального положения дел для городского человека, как кошка на печке и аист на крыше – для сельского. Во всяком случае, в Будапеште именно так…

А это подходит к остановке трамвай № 49. Трамвай как трамвай, желтый. Даже не тот знаменитый будапештский «четвертый / шестой», длинный, как электричка, а обычный, двухвагонный. Народ заходит – и улыбается… Все сиденья и все спинки кресел закрыты разноцветными салфетками и накидками. Красными, желтыми, сине-бело-розовыми вперемешку – это крючком вязали. Лиловыми в белую полоску – это, похоже, на спицах. На поручнях полосатые, как голландские чулки, вязаные чехлы из шерстяных ниток. На боковой стенке – салфетка-солнышко, вязаные цветочки на оранжевой ниточке свисают вниз. Через окно тянется гирлянда из чего-то тоже явно вязаного и буйно разноцветного.

Пассажиры, которые первый раз в этот трамвай попали, улыбаются, оглядываются: да, и позади тоже – весь трамвай от водительской кабины до последней двери выглядит так, будто его поймали, взяли в плен и, пока он не вырвался, сверху донизу оплели, опутали, изукрасили цветным рукоделием.

Мысль простая и очень человеческая – сделать город более обжитым, уютным, более своим. Так, Марина Цветаева, в детстве переписывая в тетрадку чужие стихи, как это делали и делают девочки, поэтически точно сформулировала цель: «Чтоб моее было». «Моее» – верное слово. Как-то случилась непривычно холодная зима, и будапештские вязальщицы одели в шерстяные перчатки руки бронзового Ференца Листа. Кто видел памятник, помнит: руки у Листа там длинные, и длинные-предлинные тонкие заледеневшие на холоде пальцы. Связали ему перчатки, чтобы не мерз. Скульптор на такое обращение с памятником, конечно, тоже не рассчитывал. Но никому не пришло в голову видеть в этом акте хулиганство или, не дай бог, оскорбление памяти гения.

Будапештские сайты, написавшие про обвязанный трамвай, рассказали о чем угодно, кроме того, за что цепляется посторонний взгляд. Мол, участвуют в этой затее около тридцати мастериц. Сначала, пишут, они хотели украсить вязанием автобус, идущий в гору, к Королевскому дворцу, но транспортное управление предложило им вместо автобуса трамвай. Авторы проекта согласились: «Трамвай? Пусть будет трамвай». И все довольны.

Так английский буклет, описывающий архитектурные достоинства здания лондонской мэрии, упоминает все, что угодно, кроме того, что потрясает до глубины души русского туриста: мэрия прозрачна. Здание лондонской мэрии выполнено из стекла, и все происходящее в кабинетах насквозь видно если не с улицы, то с любого этажа внутренней лестницы. Никаких секретов. Ничего такого, о чем не должен знать горожанин, ради которого и на деньги которого мэрия как раз и существует. «Чему удивляться? – не поймет лондонец. – Это же наша мэрия».

«Чему удивляться?» – скажет и будапештец. Наш трамвай, наш город, наш Ференц Лист, в конце концов. Город принадлежит горожанам, и связать цветную накидку на спинку трамвайного сиденья так же естественно, как повесить кружевную занавеску на окно собственного дома.

И то и другое – наше, вот в чем фокус.