Триумвиры революции

Между Карно и Робеспьером отношения были натянуты с давних пор. Еще в большей степени сторонились друг друга Карно и Сен-Жюст, расходившиеся по конкретным вопросам, связанным с войной. Лазар Карно, призванный революцией к руководству обороной, сделал многое для победы. Однако, покровительствуя не только военным специалистам, но и многочисленным подрядчикам, поставщикам и прочим дельцам, Карно, как выразитель интересов новой буржуазии, стоял на той точке зрения, что войну надо вести на средства покоренных стран. Триумвиры же, верные своим принципам и идеям, мечтали о "заре всемирного счастья" и не желали грабительской войны. Группа Робеспьера и группа Карно не могли найти общего языка, и взбешенный Карно заговорил о диктатуре и тирании Робеспьера, вторя обвинениям левых.

Таким образом, атмосфера в комитете накалялась и взрыв был неминуем.

Он и произошел на следующий день после принятия прериальского закона.

23 прериаля с утра было душно; все окна Комитета общественного спасения распахнули настежь, но и это не дало прохлады. Члены комитета были взвинчены событиями прошедшего дня. Билло-Варенн упрекал Робеспьера и Кутона в том, что пресловутый законопроект не был предварительно поставлен на обсуждение комитета, как делалось обычно. Робеспьер возразил, что до сих пор в комитете все делалось по взаимному доверию, и так как декрет хорош, а кроме того, уже и принят, то нечего ломать копья. Билло запротестовал и повысил голос. Робеспьер с недоумением взглянул на него* и, отвечая, закричал еще громче.

- Я ни в ком не вижу поддержки, - возмущался он. - Я окутан заговорами. Я знаю, что в Конвенте есть партия, желающая погубить меня, а ты, - он обращался к Билло, - ты защищаешь ее лидеров!

- Значит, - отрезал Билло, - ты хочешь отправить на гильотину весь Национальный конвент.

Эти слова привели Робеспьера в ярость, и его высокий голос стал еще более пронзительным.

- Вы все свидетели, - воскликнул он, - что я не говорил, будто бы хочу гильотинировать Национальный конвент!

Смущенные члены комитета молчали. Барер ехидно улыбался.

- Теперь я тебя знаю... - продолжал Робеспьер, пристально глядя на Билло.

- Я тоже, - прервал его Билло, - я тоже знаю теперь, что ты... контрреволюционер!

Неподкупный был настолько поражен, что не выдержал. Лицо его стало конвульсивно вздрагивать, он впился пальцами в сукно обивки стола и зарыдал.

В это время в комнату вбежал служитель.

- Граждане, - крикнул он, - вы забылись! Взгляните!

Барер посмотрел в раскрытое окно и не без удовольствия увидел большую толпу, собравшуюся на террасе Тюильри. Окна тотчас же закрыли, но все уже было сказано. Неподкупный плакал. Остальные молча смотрели друг на друга. Плотина была прорвана.

Робеспьер понял, что его и его группу в комитете окружают враги.

Итак, он терял власть в единственной инстанции, посредством которой рассчитывал пустить в действие свой страшный закон.

Создав грозное оружие, он вдруг увидел это оружие обращенным против себя.

Действительно, обвинение Билло в желании Неподкупного гильотинировать Конвент выглядело более чем странно; не менее странными казались едкие сарказмы по поводу прериальского закона в устах Колло д'Эрбуа, Вадье и Вулана. Уж кому бы, казалось, закон этот мог прийтись по душе более, нежели Колло, расстреливавшему жителей Лиона картечью? Кто мог радоваться ему искреннее мрачного Билло-Варенна, не знавшего пощады? И разве он не был на руку таким убежденным сторонникам террора, как Вадье или Вулан? И однако, именно эти люди оказались в авангарде недовольных. Впрочем, недовольство их было лицемерным. На самом деле новый декрет наполнил их души злобной радостью. Они нашли ахиллесову пяту Робеспьера. Теперь на его плечи можно будет взвалить вину за любую кровь, пролитую по любому поводу! И когда народ, уставший от казней, с недоумением обратит свой взор к правительству, ему будет даваться неизменно один и тот же ответ.

- Этого хотел Неподкупный!

И комитеты принялись за "работу". В то время как Сен-Жюст сражался с армиями интервентов, Кутон болел, а Робеспьер, убитый происшедшим, все реже появлялся на заседаниях Комитета общественного спасения, оба правительственных комитета принялись лихорадочно осуществлять "программу крови", задуманную с тем, чтобы свалить ненавистный триумвират.

Наступало царство "святой гильотины". Головы скатывались к подножию эшафота, точно спелые плоды. За сорок пять дней, начиная с 23 прериаля, Революционный трибунал вынес 1350 смертных приговоров - почти столько же, как за пятнадцать предшествующих месяцев. Вследствие ускоренного порядка судопроизводства приговоры следовали один за другим и тут же приводились в исполнение. Судьба человека завершалась со сказочной быстротой: в пять утра его арестовывали, в семь переводили в Консьержери, в девять сообщали обвинительный акт, в десять он сидел на скамье подсудимых, в два часа дня получал приговор и в четыре оказывался обезглавленным. На всю процедуру от ареста до казни - уходило менее полусуток!..