Трое

– Еще как остались, это ведь сюрприз, а все думают, что суббота как суббота.

– А вы как узнали?

– У меня свои информаторы.

И вот Эмманюэль здесь, с ней, выглядит расслабленным и свободным, не то что в офисе, глаза у него блестят.

– Может, выпьем? – спрашивает он.

– Согласна.

Улыбнувшись друг другу, они идут к бару. Разговаривать нормально невозможно, приходится кричать.

Адриен наблюдает за парочкой с танцпола. Нина никогда еще не выглядела такой… нацеленной на другого человека. Адриен изучает лицо Эмманюэля. У того есть особенность, он ни на кого не похож. Ни на одного посетителя Клуба 4 из тех, что толпятся вокруг. У него класс английского денди, как у одного из героев сериала «Котелок и кожаные сапоги»[80]. Адриен мгновенно чувствует опасность. «Тот самый, – произносит внутренний голос, – он может ранить тебя, Нина». Плохо, что Этьен ушел. Будь он здесь, все сложилось бы иначе. Взял бы ее за руку, сказал бы: «Пошли танцевать…» Или: «Пошли отсюда, этому типу лет на десять больше, чем тебе, он слишком старый, чтобы тебя дефлорировать!»

Вдвоем с Этьеном они сильнее. Умеют урезонивать Нину. Гасить ее пыл. Этьен всегда приземляет подругу.

А она сейчас воспарила.

– Вы часто сюда ходите?

– Каждую субботу, – отвечает Нина.

– Я бывал в клубе, пока не уехал в Лион… По́рченое заведение, не годится для юной девушки.

Нина весело смеется, Маню смотрит на нее. Хороша, ничего не скажешь, похожа на Одри Хэпбёрн. Тонкое черное платье обтягивает фигурку как перчатка. Стрижка каре обрамляет лицо, челка закрывает лоб, рот чувственный, а глаза просто потрясающие, бездонно-черные. «Великолепное смешение кровей…» – думает Эмманюэль. Девочку он приметил сразу, как только вошел. В ней есть нечто удивительно изящное, в этой внучке почтальона, она дружна с Больё, Маню их знает, хоть и не близко.

– Кто ваши родители? – спрашивает он.

– Отец неизвестен, мать – пленница депрессии, – иронизирует Нина.

– Как интересно…

– В сентябре я уезжаю жить в Париж.

– В Париж?

– С двумя лучшими друзьями – они мне как братья, у нас группа, мы собираемся записать альбом.

– Какую музыку любите?

– Электронную. У нас два синтезатора и «голос». Я – голос.

– Вы поете?

– Да… Почему вы мне выкаете? Я чувствую себя вашей бабушкой.

– Ладно, будем на «ты». Значит, ты голос?

– Да.

– Может, споешь мне что-нибудь прямо сейчас?

Скажи, что любишь меняДаже если это неправдаЯ знаю, ты лжешьЖизнь так печальнаСкажи, что любишьДни похожи один на другой

Спой мне романс…

– Очень хорошо. Я упустил Дао, зато услышал Лио.

– Я никогда не занималась любовью, а ты?

– Это название песни? – «особым» голосом спрашивает он.

Нина улыбается, алкоголь раскрепостил ее. Они стоят совсем близко, она чувствует его губы у своего уха, слушает голос, вдыхает аромат. Оба наэлектризованы – разговором, обстановкой. Она хоть сейчас, не задумываясь, вышла бы за него замуж. Отреклась бы от родителей. Удачно вышло, что она их знать не знает.

Маню и Нина сидят у стойки, не обращая внимания на толчею вокруг. Он гладит указательным пальцем тыльную сторону ее ладони.

– Со мной это уже бывало.

– Что – это?

– Я занимался любовью.

Нина делает несколько глотков, чтобы набраться мужества, и произносит недрожащим голосом:

– Научишь меня? Хочу успеть до Парижа.

– Думаю, это можно устроить.

33

22 декабря 2017

Нина впервые вошла в магазинчик в центре города, чтобы купить три блузки, белый свитер, две пары брюк и платье.

«Платье и белый свитер… на фига они мне?»

Уже десять вечеров подряд она проводит время с Ромэном Гримальди. Возвращается домой после работы, съедает что-нибудь, не присаживаясь, принимает душ, переодевается и отправляется на улицу Роза-Мюллер. Они занимаются любовью, и она сразу уходит, прикрываясь кошками.

Нина только что потратила 300 евро на шмотки, которые ни разу не наденет. Интересно, все женщины такие идиотки? «Оставь себя в покое, – нашептывает внутренний голос. – Пусть все идет как идет, не бери в голову…»

Сегодня годовщина смерти Эрика, сына Симоны. Почему никто до сих пор не придумал красивого эвфемизма, чтобы обозначить это? Слово «годовщина» не годится. Можно спросить у Ромэна, вон сколько определений он нашел для бездетных.

Нина наблюдает за Симоной через окно медпункта. Она взяла на длинный поводок нескольких псов и по очереди выводит их, держа спину прямо, как балерина-этуаль. Флисовая куртка Polaire, платок Hermès на голове – Симона напоминает вельможную даму, потерявшуюся среди бетонных бараков. Английскую королеву в фавелах[81]. Утром она сказала Нине, роясь в сумочке в поисках перчаток: «Сегодня три года…» И добавила: «Я выйду на работу 25 декабря, можешь хоть один разок отдохнуть как человек…»