Трое

Валентин достает из кармана 20 евро.

– Сколько я должен за кошку?

– В виде исключения – ничего.

– Но я хочу сделать пожертвование!

– А я не имею права брать деньги у несовершеннолетнего.

– Почему?

– Закон запрещает.

– Глупый закон! И держать того пса на отшибе тоже глупо. Ты ведь можешь сказать, что получила деньги от моего отца.

Нина берет банкноту, складывает ее, опускает в копилку и протягивает Валентину наклейки с изображением приюта.

– Вот, это я имею право продать тебе. Прилепишь, куда захочешь.

Они одновременно встают, Валентин идет за Ниной и тайком ее разглядывает. Не так, как смотрят стандартные посетители. История о кошке для бабушки трещит по швам. Ему понадобился предлог, и он его придумал.

Нина резко поворачивается, смотрит парню в глаза.

– Ты ведь не просто так сюда заявился?

Валентин отводит взгляд, прикидывается дурачком.

– Ты хотел встретиться именно со мной, так ведь? – не отстает Нина.

У него резко меняется лицо.

– Да… Потому что… мой отец скоро умрет.

34

Пятница, 12 августа 1994

«Еще три недели, и Нина поселится в Париже, – думает Пьер Бо, срезая угол. – Вот и хорошо, у нее будет замечательная жизнь. Я неплохо справился, из нее получилась милая девочка. Нечего волноваться, она там будет не одна, а с Этьеном и Адриеном…

Он останавливается, сует конверт под дверь мадемуазель Брюлье, очаровательной дамы, живущей на улице Джона Кеннеди в доме № 15. Ставни на окнах закрыты, хозяйка в отпуске. Уезжая, она попросила Бо ничего не опускать в почтовый ящик.

Пьер мог бы ездить по Ла-Комели с закрытыми глазами, он колесит по городу на велосипеде уже тридцать шесть лет. Одна сумка висит на груди, две на спине, денежная перевязка на животе, прижатая кожаным ремнем между левым плечом и правым бедром. Пьер сменил как минимум десять велосипедов, столько же раз менял форму. Вообще-то он не считал, так что может и ошибаться.

Его карьера почтальона началась в 1958-м, Бо было двадцать лет. Темные улочки, залитые солнечным светом перекрестки, тупики, тенистые площади… Он бывал на них в любую погоду. Тридцать шесть лет верхом на велосипеде равняются ста сорока четырем временам года, ста девяноста тысячам километров, семи собачьим укусам, трем серьезным падениям и одному перелому плеча в 1971-м (два месяца не работал). В среднем совершал за день «подход» к пятистам почтовым ящикам. От Де Голля до Ширака через Жискара[84] и Франсуа[85]. Его обгоняли и заднеприводные «Рено 4CV», и малолитражки с передними ведущими колесами, теперь это делают «Твинго» и «Сафран». Пьер всегда совершает круг точно такой же, как в первый день работы в почтовом ведомстве. Сложные повороты, затяжные подъемы, крутые спуски, прежние кирпичи[86], нынешние кирпичи, светофоры, преимущественное право, неровная дорога, знаки «СТОП», на которые все плюют. А еще полупустые улицы и дворняги, по непонятной причине питающие к нему ненависть, готовые напасть, как правило трусливые, но иногда милые. Похожие на хозяев. Люди, которые переезжают, не оставив адреса, корреспонденция до востребования. Псевдопокойники угощают его кофе или стаканчиком белого вина без закуски, апельсиновым соком и пирожным. Случается, он приносит заказное письмо, за которое требуется расписаться, поднимается на седьмой этаж без лифта, а дверь не открывают. В округе полно почтовых ящиков без фамилий, в них кидают всякую дрянь, даже мочатся, иногда – часто! – ему оставляют записки, приклеенные скотчем к двери: «Почтальон, если не застанете меня, отдайте посылку соседям справа…» Все ждут хороших новостей, юные девушки целуют его за весточку от дружка, а отцы семейства оскорбляют, получив слишком жирный счет или напоминание об уплате налогов. Пьер Бо меняет лампочки в домах очаровательных старушек, выполняет поручения, заполняет налоговые декларации, забирает из аптеки заказанные лекарства. Он, почтальон, их надежда и опора, единственный, кого они видят, если не приходит физиотерапевт и не нужно плестись на похороны старой подруги.