Трое на пути в Хель-гейт

— Глайдер, — приказал Матвей, — к точке перехода в Сад. На всякий случай, в режиме невидимости. Там — пункт Феодосия.

Смутно белые сопки вокруг, серп месяца среди облаков. Наконец замерзшее озеро, и беловатая спираль начинает закручиваться внизу.

— Переход, — сообщил глайдер…

* * *

Кэти

Она испытывает чувство падения, тошнота подступает к горлу. Потом словно зависает, сердце трепыхается несколько раз, а вокруг серая пустота. Очень тоскливо, и она отыскивает руку Матвея.

— Успокойся, — говорит тот. — Мы в Серой зоне, ее не миновать впервые приходящим в Сад. Это мир в ином измерении времени, так случилось, что я отсюда. Когда познакомишься с моими родителями, все поймешь.

Серая пелена редеет. Огромная форма обрисовывается неподалеку, и сердце Кэти будто стискивают ледяные пальцы. Огромный пес, выше глайдера, смотрит на нее желтыми блюдцами глаз!

— Привет, Орм, — Матвей опускает боковое стекло. — Подойди, познакомься. Это Кэти, отныне моя жена.

Он поворачивается к Кэти. — Не бойся, открой дверь. Это просто пес, хотя и большой, и ему нужно обнюхать тебя.

Кэти непослушной рукой открывает дверцу, и пес кладет огромную голову ей на колени. Глаза умные, он шумно втягивает воздух. Преодолевая страх, Кэти скребет жесткую шерсть за его ухом. Снова шумный вздох, пес убирает голову, и некоторое время сидит рядом с глайдером.

— Это не тот… что тогда с Элизой? — Кэти ощущает, как постукивают ее зубы.

— Нет, у нее другой. Я не знаю, почему Псы охраняют Элизу даже на Земле. Орм едва ли явился бы туда ко мне. Хотя точно не знаю, это вполне разумные существа.

Туман светлеет, и силуэт пса вдруг исчезает. Открывается простор моря, лазоревые волны с белопенными гребнями катятся по нему. Птица реет над волнами — изумрудные крылья, хвост прекраснее, чем у павлина, а от пения сердце Кэти сладко трепещет.

— Надо же! — изумленно говорит Матвей. — Это птица Сирин, повелительница пространств. Впервые вижу ее так близко. К чему бы это?..

Глайдер покачивается на опорах, приехали.

Солнце висит над морем золотым шаром. Кэти открывает дверцу, и едва не задыхается, воздух напоен ароматом цветов. Они растут посреди улицы, в них утопают здания — и вдруг как живая волна приливают к ногам Кэти. Она стягивает зимние сапоги, а оглянувшись на Матвея и колготки, и замирает от сладостных прикосновений.

— Господи! — говорит она, не узнавая собственного голоса. — Где мы?

— Это Сад, — отвечает Матвей, — мир по ту сторону земного времени. Если мы останемся здесь, пять дней растянутся для нас на пятнадцать. В иных местах время течет по-другому, но нас ждет теплая долгая ночь.

Она сохранит эти ночи и дни в памяти — такого покоя и блаженства никогда не бывало. Но особенно запомнит это…

Бухточка у отвесных скал Кара-Дага. Пляж из самоцветной гальки: сердолики, яшма, агаты — вряд ли такое встретишь в земном мире. Матвей выныривает из зеленоватой воды, пена стекает по его смуглому телу (они не носили купальников здесь). Ложится рядом, а она приподнимается на локте (ониксы и агаты обтекают его) и глядит на красивое мужское тело. Желание разливается в ней теплой волной.

— Эй! — говорит она, и с приятным чувством вседозволенности садится на него верхом, упираясь ладонями в жестковатую волосатую грудь. Матвей смеется и обхватывает ее груди, вызывая сладкое томление во всем теле. Она с восторгом чувствует, как напрягается его мужская плоть, и направляет ее в себя… Словно отключаются все звуки: плеск волн, ласковый шепот ветра в скалах. В полном безмолвии она скользит вниз, а потом приподнимается, но немного, чтобы не утратить блаженного чувства полноты внутри. Вверх и вниз, скользя по твердому и горячему, волосы спадают на глаза, и она нетерпеливо отбрасывает их. Смутно видит…

Волны стали выше — это прекрасные всадницы летят к берегу, распустив лазоревые волосы.

У нее вдруг просыпается слух: волны поют, а ветер звучит в ушах великолепной музыкой. Медленные судороги проходят по телу, и она стискивает зубы, чтобы не закричать.

Красные скалы вырастают из моря, замыкая бухту багровым кольцом.

Она видит, как искажается лицо Матвея. И вот пламя пронизывает ее внутри от бедер до темени — она вся трепещет и, почти теряя сознание, клонится на гальку.

Древний вулкан оживает, извергая фонтаны пламени в потемневшее небо. Она купается в пламени, но оно не сжигает, а пронзает сладостным электрическим током.

Издали слышит чей-то задыхающийся крик, и с трудом понимает, что кричит сама.

Сумерки пологом падает на бухту, багряные скалы снова тонут в море, теплый красный свет колышется по волнам.