— Ее захватили в плен. Когда я увидел, как отступающие варвары ведут с собой несколько девушек, в том числе и ее, я велел самым метким стрелкам пустить стрелы в горло похитителям так, чтобы не поранить девушек. И тут я совершил ошибку…
— Ты промахнулся? — взволнованно спросила Норико.
— Другое… Я не должен был сам стрелять в того варвара. Почему-то я решил, что обязан сам освободить девушку! — воскликнул монах, потряс сжатыми кулаками и бессильно уронил мощные руки. — Рука моя дрогнула… Одной стрелой я убил их обоих.
— И девушку? — не поверила ушам Норико.
— Она истекла кровью прежде, чем мы спустились в селение. Ей не было и пятнадцати…
Монах надолго замолчал.
— Твой господин должен был найти тебе другую жену, — рассудительно сказала Норико. — Он должен был дать тебе кого-нибудь из служанок в усадьбе.
— Он предложил любую. Я отказался.
— А напрасно, — совершенно по-взрослому заметила Норико. — Тебе нужно было просто поскорее получить другую женщину. А ты растравлял свои раны, пока не додумался пойти в монахи.
— Клянусь тремя сокровищами святого Будды, так оно и было, пробормотал Бэнкей. — Сперва ямабуси и сюгэндзя не считали меня своим, хотя я никогда не обижал их и даже защищал селение. Потом было нападение… А после него старый ямабуси Одинокий Утес нашел меня на том дворе. Оказалось, я сидел под стеной хижины и смотрел на песок, а ее хозяин, отец девушки, боялся подойти ко мне. И никому про меня не сказал. Когда Одинокий Утес сообщил мне, сколько дней меня разыскивают в горах, я ему не поверил. Я полагал, что совсем недавно присел там и задумался. Голода-то я и не почувствовал…
— И влетело же тебе от господина… — прошептала Норико.
— Нет, — спокойно ответил Бэнкей. — Он же все знал. А теперь посуди сама — могу ли я желать тебе зла, когда ты так похожа на ту девушку?
— Не можешь, — уверенно сказала Норико. — А ты написал об этом стихи?
Монах уставился на девушку, как на привидение.
— Какие еще стихи? — изумился он.
— Знаешь, почтенный наставник, оказывается, по всякому случаю нужно писать стихи, — сообщила Норико и вздохнула. — Я сама это только здесь, во дворце, узнала. Ведь если так делает государь — значит, и нам тоже надо?
— Может, и надо, да только я за всю жизнь двух строчек не сложил, — признался Бэнкей. — Не мужское это дело.
И, вспомнив, что монаху не положено смотреть на женщин, он решительно отвернулся.
— А они тут пишут, пишут, сколько бумаги изводят! — пожаловалась Норико. — Только и знай — подавай им тушечницу, растирай тушь, бегай за веткой, чтобы привязать к ней послание! А сколько одежд они тут посланцам дарят! Принесет такой бездельник даме письмо от поклонника а она ему на радостях дарит красивое женское платье! Ну, зачем этому бездельнику женское платье? Чтобы пропить в городском кабаке? А он перекидывает платье через плечо и уходит довольный!
— Это от безделья, — уверенно сказал монах. — Ну так как же, узнаю я, что ты хотела мне сообщить ночью на постоялом дворе?
— Сперва скажи, кто убил гадальщика, — потребовала девушка.
Она, пока Бэнкей рассказывал свою историю, придвигалась к нему все ближе. Теперь девушка вскочила с настила и стояла вплотную у него за спиной. По взволнованному голосу Бэнкей понял — теперь девушка поверит той страшной правде, которую он сообщит.
— Гадальщик был нечистью, которая называется Рокуро-Куби, — мрачно ответил Бэнкей. — Погиб он потому, что на нем лежало такое заклятие. Если тело Рокуро-Куби сдвинуть с места, пока голова летает и жрет человечину, то с рассветом это чудище погибает. Если признаться честно, то я сдвинул его поганое тело. Но плохо другое — их там, в заброшенной усадьбе было пятеро. Пятеро людоедов, Норико! С одним я справился. Четверо приехали в Хэйан вместе с молодыми господами Фудзивара и Минамото.
— Тот старик, которого я видела из носилок? — удивилась девушка.
— Старик, молодой человек и женщина. Может быть, ты видела женщину и можешь узнать ее в лицо?
— Нет, благочестивый наставник, — девушка опять легко пустила в ход привычное обращение. — Видимо, она села в свою повозку уже после того, как меня усадили в носилки с госпожой кошкой. Однако как это печально…
— Еще бы не печально… — проворчал монах. — Эта нечисть орудует теперь в Хэйане, и не добралась бы она до государева дворца! Ведь голове ничего не стоит перелететь через ограду!
— Я о другом… Как печально, что ты не женился на той девушке, сказала Норико. — Ты ведь так любил ту девушку…
— При чем тут она?.. Это все было давно, и больше я ни о каких женщинах не помышлял…
— Больше ты ни о каких женщинах не помышлял… — повторил певучий голос.
Что-то в нем показалось Бэнкею странным.
Монах резко обернулся — и не узнал Норико.
Вроде бы только что перед ним стояла звонкоголосая круглолицая девушка в простом и опрятном, как положено дворцовой служанке, платье. Но лицо налилось испускающей свет белизной, черты его стали тоньше, нежные губы приоткрылись и тянулись к монаху. Это была Норико — и все же уже не Норико.