Трон Знания. Книга 4 (СИ)

Полные губы презрительно изогнулись. Не будь вокруг них сетки морщин, Малика бы решила, что смотрит на губы Иштара. И этот взгляд, преисполненный высокомерия… И горделивая поза. Иштар не видел свою мать почти тридцать пять лет, но удивительным образом перенял от неё манеру держаться.

— Как же ты низко пала, — произнесла Фейхель.

— Ничего, я поднимусь, а ты, даже стоя в полный рост, всегда будешь дышать в землю, — сказала Малика и направилась к выходу.

— Ты куда? — ударилось в спину.

— Спасать твою дочь.

— Самааш здесь.

Малика обернулась:

— Ты не отправила её к мужу?

— Он уехал из города. Без его разрешения Самааш не пускают в дом. Это же его дом.

— Слава Богу, — выдохнула Малика.

— Да? Ты так считаешь?

— Я могу её увидеть?

Фейхель кивнула:

— Для этого я тебя и позвала. Самааш хочет с тобой попрощаться.

Через спальню тянулась дорожка из непромокаемой ткани, от двери к кровати, возле которой на табуретах сидели старуха в траурном одеянии и женщина в белом накрахмаленном платье — по всей видимости, врач.

Самааш была без чаруш, бледная, с искусанными в кровь губами. Влажные волосы, выбившись из косичек, прилипли ко лбу и щекам. Остекленевший взгляд устремлён в потолок.

Малика сжала её ледяную руку:

— Самааш, милая.

Продолжая смотреть в потолок, она улыбнулась:

— Эльямин…

Малика склонилась, чтобы Самааш смогла её увидеть:

— Что с тобой, родная?

— Я счастлива. Мы всегда будем вместе.

— Кто?

— Я и дочка.

По спине Малики пробежали мурашки.

— Что с ней?

— Она не сможет родить, — проговорила врач и пальцем нарисовала на лбу Самааш квадратную спираль.

— Почему?

Врач положила ладонь на левый бок Самааш:

— Ножки здесь. — Переместила руку на правый бок. — Головка здесь. Поперечное положение плода.

— Так сделай что-нибудь.

— Мы не вмешиваемся в божий промысел.

Малика резко выпрямилась:

— Ты это серьёзно?

— Вполне.

Малика повернулась к матери-хранительнице:

— И ты позволишь им убить твою дочь и твою внучку?

— Такова воля Бога.

Выпустив руку Самааш, Малика обхватила пятернёй горло Фейхель и, взирая в выпученные глаза старухи, сжала пальцы:

— Она ещё жива, а ты уже в трауре. Она ещё дышит, а ты поёшь заупокойную. Что ты за мать?

— Эльямин, не надо… — прохрипела Самааш.

Малика оттолкнула Фейхель:

— Когда начались схватки?

— Ночью, — ответила врач и отступила к стене, явно опасаясь, что шабира придушит и её. — Воды отошли два часа назад.

— Сколько у меня осталось времени? — спросила Малика, лихорадочно соображая, что же ей делать.

— У тебя? — откликнулась Фейхель, потирая горло. — Это у неё счёт идёт на минуты.

— Сколько? — рявкнула Малика.

— Это уж как Бог решит.

— Бог мне не указ.

— Я такое слушать не буду, — сказала врач и торопливо покинула комнату.

— Иди-иди! — крикнула Малика ей вслед. — Спасай людей от насморка. На большее ты не способна.

Старуха вскочила с табурета и, прошмыгнув мимо матери-хранительницы, скрылась за дверями.

— Ну и чего ты добилась? — спросила Фейхель с ехидцей в голосе. — Просила врача, а сама?

— От них мало толку. Сколько у меня времени? — повторила Малика.

— Без воды ребёнок проживёт не более шести часов.

— Значит, осталось четыре часа. Самааш, милая, ты можешь ходить?

— Она очень слабая, — ответила Фейхель вместо дочери.

Малика постелила покрывало на пол:

— Самааш, перебирайся.

— Что ты задумала? — насторожилась Фейхель.

— Отнесём её ко мне.

Мать-хранительница схватила Малику за локоть:

— Она останется здесь!

Глядя на старушечьи пальцы, впившиеся ей в руку, Малика процедила сквозь зубы:

— Этого достаточно, чтобы тебя казнить.

— Моя дочь из-за тебя окажется в аду.

— Она уже в аду.

— Самааш, дочка. Не слушай её. Её вера лжива. Бог покинет от нас, если мы станем слушать иноверцев.

— Бог уже покинул, — сказала Малика. — Теперь я вместо него.

— Эльямин, — откликнулась Самааш. — Не надо.

Выдернув локоть из руки Фейхель, Малика опустилась перед кроватью на колени:

— Что не надо, милая?

— Ничего не надо, — проговорила Самааш, перемежая слова хриплыми вздохами. — Я не хочу жить, если ребёнок умрёт. И не хочу рожать, у меня его заберут. Мой муж специально уехал, чтобы я не рожала в его доме. Он не признает ребёнка.

— Мы что-нибудь придумаем.

— Ты хочешь мне помочь. Ты всегда хотела мне помочь. Но… я устала жить.

Малика провела пальцами по щеке Самааш:

— Всевышнему не нужны овцы. Ему не нужны люди, которые не могут за себя постоять. Которые опускают руки и не борются за счастье.

— Я уже всё решила, Эльямин, — сказала Самааш и, закусив губу, застонала.

Малика поднялась на ноги:

— Убийство ребёнка — большой грех. А ты сейчас его убиваешь. Через четыре часа он задохнётся, потому что его мать оказалась овцой.

— Ты ничего не сможешь сделать, — подала голос Фейхель.

— Но я хотя бы попытаюсь. Дайте мне шанс!

Малика помогла Самааш спуститься с кровати, намотала на руки углы покрывала и потащила женщину прочь из комнаты, пропитанной смирением и безысходностью. Фейхель торопливо накинула чаруш дочери на лицо и с недовольным видом пошла сзади.

Вытянув Самааш в коридор, Малика замешкалась: