— Мне сказали, что ты отвернулась от Бога. Это так?
— Можно снять чаруш?
— Я ждал, когда ты спросишь, и всё думал: неужели привыкла?
Обвязав накидкой бронзовую перекладину, Малика сделала глубокий вдох; остывший за ночь воздух с запахом кедра, лайма, песка и камня свободно хлынул в лёгкие. Посмотрела на аркаду, утонувшую в предрассветных сумерках. Быть может, за галереей, на горизонте, появилась золотистая нить, и не стоит волноваться. Быть может, Адэр сейчас спит или в дороге. Лишь бы рядом с ним не оказалось девицы. Не хотелось корчиться от боли у ног Иштара, возле Врат Создателя.
— Не молчи, — попросил Иштар.
— Я жила в тихом замке, среди тихих стариков. Из одних окон видела сад, из других окон — пустошь. Я жила в маленьком раю, а потом вдруг упала на землю.
— Когда оказалась в плену у моих бандитов?
— Когда приехал Адэр. Он приехал и вывел меня за стены тихого замка.
— Чем тебе не угодил Бог?
— Я перестала его понимать, — произнесла Малика, наблюдая, как разыгравшийся ветерок треплет концы чаруш. — Мне не нравится его избирательная система. Он карает не тех.
— Только наказывая можно добиться послушания.
— Для меня послушание не является ценностью. Я ценю личное понимание происходящего и поступаю так, как требует моё внутреннее «Я».
— Используя людей.
Малика перевела взгляд на Иштара:
— Мы все используем людей. Любая просьба — это манипуляция, даже если исходит от чистого сердца.
— Я в очередной раз убеждаюсь, что ты создана для меня.
Малика вскинула руку:
— Молчи!
Иштар выпрямил спину, расправил плечи:
— Я приму закон о разводах и разведусь с Зальфи. Поставлю возле своего трона ещё один трон, и ты займёшь место рядом со мной. Я готов смириться с тем, что между нами будет стоять Адэр. Готов смириться с тем, что он третьим будет лежать в нашей постели и сидеть за нашим столом. И я сделаю всё, чтобы он исчез.
— Нет.
Иштар свёл брови:
— Нет? Я переступаю через свои принципы, ломаю устои и традиции Ракшады, меняю законы и всё ради тебя. И ты мне отказываешь?
— Я не хочу, чтобы ты делал это ради меня. Сделай ради сестры, ради матери, ради тысяч матерей. Сделай это ради воинов. Ради ребёнка, которого ты никогда не видел и никогда не увидишь.
— О народе надо думать в целом. Если я стану вычленять индивиды и начну разбираться в их проблемах, то погрязну в борьбе за частные интересы. Выжить в моём мире непросто, но тот, кто выживает, непобедим.
— Неоказание помощи роженице — это не частный интерес, — проговорила Малика, еле сдерживая злость. — Это узаконенная система, которая умертвляет народ твоей страны. Непризнание отцом ребёнка только потому, что он появился на свет за стенами дома — это показатель загнивания семейных устоев, которые ты оберегаешь. Ты потворствуешь людям, которые отдают своих детей, как щенков, в чужие руки. Ты поддерживаешь закон, который обязывает отправлять несмышлёных мальчиков в казармы. Ты действительно считаешь, что из них вырастают непобедимые воины?
— Да, я так считаю.
— Армия не самое удачное место для малышей, которые не могут за себя постоять и высказать своё мнение. Или тебе нужны овцы?
Иштар вытянул руку в сторону лагеря:
— Посмотри туда. Ты видишь там овец? Там тигры.
— У них ничего нет: ни родителей, ни дома, даже лошади нет. Люди, которым нечего терять, ничего не ценят. У них есть только поводырь — Ракшада, — за которым они слепо идут. Их наказывают за чужие ошибки и вынуждают наказывать других. Разве тигры так поступают? Уходя из армии, они забирают с собой злость и ненависть. Они чувствуют острую необходимость самоутвердиться, поднять самооценку. И знаешь, за счёт кого они это делают? За счёт женщин и детей. Но унижение слабых и беззащитных ещё никого не сделало героем. Тигры не измываются над своими самками и своим потомством. Как видишь, всё взаимосвязано, и здесь нет частных интересов.
— И ты решила всё изменить.
— Я притягиваю людей, на которых тебе плевать. — Стиснув зубы, Малика отвела взгляд. Беседа перетекала в ссору.
— Продолжай, — проговорил Иштар. — И смотри на меня.
Малика вскинула голову:
— Галисия ждала, когда ты сам ей скажешь, что передумал на ней жениться. Я просила тебя с ней встретиться. Я столько раз просила… Неужели это было так тяжело? Если бы не твоя глухота к моим просьбам, я бы не пошла к Самааш и не увидела, как ей плохо. Я прибежала к тебе. Мне больше не к кому было идти. А ты вышвырнул меня из кабинета.
— Эльямин…
— Когда мне бросают вызов, я его принимаю. Я не умею прятаться в угол. — Малика провела рукой по лицу. — Когда у Самааш начались схватки, идти к тебе было бесполезно. И у меня не было времени. Я думала, это последний бой. Но ты ударил исподтишка. Ты сжёг мой корабль. Ночью, лежа в постели, ты смотрел в потолок и представлял, как я возвращаюсь на родину, и мне говорят о пожаре. Представлял моё лицо. И тебе доставляло удовольствие видеть меня униженной.
— Нет, Эльямин. Я представлял, как ты продаёшь корабль Партикураму или Бойварду, и они начинают строить такие же корабли.
— С чего ты взял, что я его продам?