— И поскольку я уезжаю, не хочу, чтобы ты развязала здесь войну.
Малика улыбнулась:
— Не буду.
— Я верю в тебя, Малика. И хочу, чтобы мы стояли на одной стороне.
Она сцепила руки и прижала их к груди:
— Как ты меня назвал?
— Малика.
— Я сейчас заплачу.
— Не смей! Я не переношу женских слёз.
— Прости меня, Иштар. Я привыкла, что на меня все смотрят, как на простолюдинку. И привыкла доказывать, что кроме низкого происхождения у меня есть мозги. А ещё есть достоинство и гордость. Даже в самом искреннем жесте я вижу подвох, желание унизить.
— Ты тайный советник Адэра. Кто осмелится тебя унижать?
— Ты знаешь, как он меня назначил? С бокалом в руке, за обеденным столом. Нет ни одного документа, подтверждающего мою должность. Только моя спальня на его этаже и личный кабинет напротив его кабинета.
— Мне казалось, что он прислушивался к твоему мнению.
— Это игра, Иштар.
— Ты слепа, Эльямин.
— Нет! Он ни разу не поговорил со мной, как ты. Его безудержная похоть перевешивает все другие отношения. И… — Малика переместилась с пяток на пол и устремила взгляд на берег озера.
Сиреневый воздух обволакивал деревья, над кронами серебрилась луна, окружённая размытым, как белый дым, ореолом.
— И? — произнёс Иштар.
— Однажды он привёл меня в вишнёвый сад. Розовые лепестки кружили в чёрном воздухе как снег. Мы танцевали с ним под музыку, которая звучала в наших сердцах. Он целовал меня. Потом появился страж, что-то сказал ему… и он пошёл. Просто пошёл прочь, словно не было танца, не было поцелуя… и меня не было. А через три дня, на балу, он целовал другую. У меня на глазах.
— Должно быть, это больно.
— Я умею шутить, Иштар. И смеяться умею, но забыла, как это делать. Рядом с ним мне тяжело, и без него тяжело. Ты правильно сказал, я тону. Но я не могу постоянно переступать черту, за которой я есть, и возвращаться туда, где меня нет. Я буду стоять на месте и тонуть.
— А ты и правда его любишь.
Опустив голову, Малика затеребила золотую нить на плаще:
— В ночном городе я не думала о нём, и не жалела, что ты не он. Я видела там незнакомую женщину и то, что ты делал, ей очень нравилось.
Иштар засмеялся:
— Повторим?
— Нет. Я же не кошка, которая трётся о ногу хозяина и мурлычет от удовольствия.
Иштар придал себе серьёзный вид, похлопал Малику по колену:
— Я не расскажу ему. Не волнуйся.
— Я расскажу.
— Зачем говорить ему то, о чём он никогда не узнает?
— Если когда-нибудь он встанет перед выбором: трон или я — я помогу выбрать. Такие люди, как ты, как Адэр, не отдаются любви без остатка. А мне кусочек не нужен.
— Ты глупая.
— Какая есть. — Малика тяжело вздохнула. — Из-за меня против Адэра все ополчились. Он боялся потерять корону, поэтому отправил меня в Ракшаду.
— Иногда, чтобы сохранить корону, из неё выковыривают драгоценные камни. — Иштар поднялся, задёрнул на проёмах занавеси. — Давай спать.
Малика сняла плащ:
— Я пойду к себе.
— Мы будем спать. Просто спать, — сказал Иштар и растянулся на подушках.
Часть 40
***
Возле деревянных подмостков, возведённых посреди площади, было шумно и людно: театральная труппа давала представление. Женские роли исполнялись мужчинами. Маски на лицах, парики, несуразные платья на мускулистых телах и наигранно писклявые голоса превращали серьёзную историческую пьесу в комедию. Зрители — исключительно представители сильного пола — ждали, когда кто-то из «актрис» оголит крепкую ножку или повиляет тугим задом. Когда это происходило, над площадью звучали аплодисменты и подзадоривающий свист.
Сидя в паланкине в десяти шагах от наспех сколоченной сцены, Малика наблюдала за действом. Когда-то она читала эту пьесу и восхищалась высоким слогом и глубоким смыслом — сейчас ужасалась: неверный перевод на
Очередная исковерканная реплика о коварстве женщин резанула по обнажённым нервам. Малика побарабанила пальцами по сетчатому окну, привлекая внимание носильщиков, и велела продолжить путь к дворцу супруги хазира.
Паланкин плыл мимо каменных заборов, дышащих жаром. Нырял в тень арочных проёмов и вновь подставлял атласную крышу жгучему солнцу. Малика не замечала, как по спине сбегают струйки пота, не ощущала приторного аромата благовоний. Смотрела на руки, сцепленные на коленях, и размышляла о встрече с Галисией. Она не собиралась признаваться дворянке в том, что вместе с Иштаром переступила запретную черту. И не нуждалась в её прощении. Малика хотела простить себя и намеревалась избавиться от чувства вины — для этого ей надо увидеть счастливое лицо Галисии и услышать её смех. Внутренний голос вещал: желание обрести душевный покой останется несбыточным.
Малика надеялась застать Галисию в беседке на берегу пруда или в тени цветущих деревьев — служанка, дежурившая у калитки, провела шабиру во дворец. Однообразные залы и скромная обстановка ввергли в уныние: Галисия мечтала о роскоши, а получила собственный Приют Теней.