Тропа Исполинов

"Стадники" косились на неё угрюмо, но тронуть не решались — неизвестно, как сейчас отнесутся к этому горожане. Тинч пробежал взглядом по их лицам. Странно, он знал в городе многих, но среди "балахонщиков" не было ни одного знакомого лица.

— Конец света близок, о братья и сёстры! — восторженно продолжил другой оратор, маленький и круглолицый. Монашеское одеяние было на нем, косой крест красного дерева украшал выпиравший из-под рясы живот. — Кто же, скажите мне, победит сего изверга? Кто возьмёт в руки знамя победы?

— Отец Салаим, отец Салаим, — зашептали в толпе.

— Отец Салаим? Что-то не слыхали о таком…

— Говорят, он раньше был военным, но решил сменить мундир на одеяние священника. Я был на его проповеди. Говорит так сладко обо всем — заслушаешься…

Из-за спины отца Салаима выдвинулся флаг на длинном, грубо оструганном древке. Флаг был скроен из трех полос — оранжевой, коричневой и чёрной, перечеркнутых наискосок белым диагональным крестом в виде четырех соединенных вместе букв "П". В середине его красовалось хорошо известное всем изображение ладони с таким же крестом посередине.

— Вот он, наш освободитель, наш герой!

— Генерал Ремас! Вам я вручаю это священное знамя, символ нашей победы и процветания великого Тагр-Косса! Пусть наша кровь и наша вера в победу послужат, собственно, символом в борьбе против деспотии и безумия военных, готовых забыть про свой долг и честь, ввергая страну в непосильное бремя новой тяжёлой борьбы! Да пребудет с нами Воля Господня, да пребудет с нами наша вера в торжество и силу нашей великой нации!

Вперед прошёл высокий лысоватый мужчина, одетый в новенький серый мундир. Его одутловатое красное лицо с пышными, свисающими ниже подбородка усами, выражало все оттенки озабоченности о благе нации. В остальном — подумал, усмехнувшись, Тинч, — к нему бы полностью подошли слова всем известной песенки про славного рыцаря дядюшку Турикса:

Он весёлый, он румяныйИ бокал его не пуст,Что за дух благоуханныйИз его струится уст!

Сходство было настолько точным, что Тинч невольно фыркнул, чем привлек внимание товарища. Пока он, вполшёпота или вполголоса напоминал Пекасу слова песенки, кое-кто из толпы, краем уха уловив, о чём идет речь, не преминул передать эту весть ближайшему соседу. По толпе прошелестело:

Скачет, мчится он недаромСреди воинских полей,Смазал… хм! пятки скипидаром —Чтобы бегать веселей!

Соблюдя обычай грозный,Так и пыжится ершом,И трещит как жук навозный,Потрясая палашом!

— Господа! Друзья! Братья и соотечественники! — надрывно выкрикивал генерал Ремас, принимая святое знамя. — Встаньте же, встаньте, о братья!

— Да и так стоим… — возразил чей-то голос.

— Олим, Олим! — вдруг забормотали все, как один, служители "отряда народной обороны". Перебирая в пальцах деревянные чётки, "стадники", преклонив головы, один за другим начали падать на колени. Их примеру последовал и кое-кто из толпы.

— Что такое "олим"? — не понял Пекас.

— На священном языке это означает "луковица", — объяснил учёный Тинч. Как бы в подтверждение его слов, каждый из "стадников" достал по головке лука. Отчетливый хруст пронесся над головами.

— Олим, Олим, — пережёвывая жгучую мякоть, бормотали балахонщики. — Ты видишь — мы плачем от любви к тебе!

За спиной говорившего, возле соборных врат, одиноко возвышался старый деревянный дом. До недавних пор в нем был приют для слабоумных, который опекали служители церковного братства. Несколько дней назад дом заняли под казарму солдаты, а всех убогих, выгнав за город, просто облили керосином и сожгли.

— Порядок и добродетель, о братья! Порядок и добродетель! — продолжал генерал, потрясая великолепными усами. — Для нашей многострадальной родины наступает час непростых испытаний. Сегодня, для того, чтобы понять, что происходит в стране, преступно мало просто жить и наблюдать, что происходит. Мы, наконец, должны открыть глаза на то, что наш великий народ, народ покорителей мира пребывает в постоянном угнетении со стороны мелких народцев, на словах вещающих о миролюбии, а на деле — подобно скользкой гадине пытающихся пролезть в самое сердце отважного и неустрашимого тагркосского воина! Я не говорю сейчас даже не о предателях чаттарцах, заполонивших нашу страну и поклоняющихся нечестивому богу земли. Я не говорю о язычниках элтэннцах, с самозванным государством которых истинные тагры вели и будут вести непрерывную и победоносную борьбу. Всех этих преступников по крови мы давим и будем давить, пока сок не потечёт!

— Ты песен не пой, говори, кого мочить пойдем! — раздалось из гущи оборванцев.

— Олим!!! — запели в голос балахонщики. Где-то с окраины города глухо бумкнуло. Генерал остановился, вжал голову в плечи. Однако других взрывов не последовало и Ремас продолжал говорить: