Тропа Исполинов

— Это уже было? Это происходит сейчас? Это…

— Это ещё только будет, Тинчес.

Поверх шрама, который Тинч получил в урсском порту, появилось с десяток странных кровоточащих точек.

Они исчезли через пару дней, однако память о боли от сразу десятка вонзившихся в ладонь колючек преследовала Тинча ещё долго. Хотя… он почему-то верил, что с Олеоной теперь ничего страшного не случится. Что в сравнении с этим могли быть какие-то пустяковые царапины!

— Знаешь, давным-давно, когда мне было столько лет, сколько тебе, со мной произошёл любопытный случай. Я рос в небольшом селении, недалеко от Бодариска. Был мальчиком болезненным. Все говорили: не выживет. И я бы действительно не выжил. Однажды крепко простудился после купания в реке. И вот лежу я на бостати, солнышко светит, небо синее, легкий ветерок… Только что мне до этого, если меня не будет. Боялся смерти, конечно, но и жить, задыхаясь от комьев в горле — тоже не лучшая доля. И вот, как будто задремал я, и вижу: склонилась надо мной прекрасная дева. И ласково вопрошает: "что с тобою, мальчик?" "Как что, — отвечаю. — Умираю я". А её лицо… Никогда не видел ни до, ни после такого лица. "Если ты настоящий мужчина, — говорит она, — ты найдешь в себе силы подняться и пройти на кухню. Твоя мать готовит лепёшки и на печи стоит горшок с кипящим маслом. Ты должен выпить из него — столько, сколько сумеешь…"

Потом я проснулся. Что-то помогло мне подняться… Только прошёл я на кухню, гляжу — а там и действительно мама печёт лепешки. Схватил я с печи горшок, отхлебнул кипящего масла… Конечно, сразу же обжёг страшно горло, закашлялся, выронил горшок, ко мне подбежали, закричали все…

Зато, Тинчи, вся та гадость, вся та дрянь, что сидела в моем горле, оказалась выжженой начисто! С того дня я пошёл на поправку и, как видишь, сейчас стою перед тобой.

Что это было? Скажешь, наваждение, сон, пустая иллюзия? Едва ли…

— Запомни, Тинчи, заповедь первую. В мире нет ничего, что было бы несуществующим, иллюзорным, плодом нашей фантазии или пустой выдумкой. Всё, на самом деле — реально, глубоко реально.

— И ещё — вот тебе заповедь вторая.

Ты не имеешь перед собой препятствий, которые могли бы быть названы непреодолимыми. Нет столь высоких вершин или столь глубоких глубин, которые ты не сумел бы в конце концов преодолеть. С этим чувством мы приходим в этот мир, хотя очень немногие следуют этому до конца.

— Хэбруд, — откликнулся Тинч, разглядывая кровоточащие точки у себя на ладони. — Я расскажу свой случай. Когда мне было всего где-то… ну, лет пять, я почему-то был уверен, что внутри каждой ветви дерева сидит змея. А когда я ломал ветку, змея выползала… Она действительно выползала, я её видел несколько раз: жёлтая, в чёрных крапинках! Я тогда очень боялся ломать ветви у деревьев.

— Постой, — сказал Хэбруд. — Не спеши. прекрати. Сейчас тебе надо отдохнуть и — обязательно поесть, а потом поспать. Можешь даже пропустить занятия и… пожалуй, даже уборку… Сейчас тебе станет лучше.

Тинч вновь почувствовал на висках холод пальцев учителя и на несколько мгновений впал в забытье.

— Кто ты, кто ты, Тинчес? — донеслись до него то ли слова, то ли мысли Хэбруда. — И кто из нас когда-то был другому учеником, а кто — учителем? В жизни всё так перепутано…

Глава 17. Башня Тратина (окончание)

Настоящий Маг наискромнейше молчит о своём искусстве. Он не постесняется говорить о тонкостях магии только с тем, в ком почувствует дыхание Посвящения.

Из трактата по Истинной МагииЯ влился в горючий поток,Он меня подхватил,Когда он меня растворит, я стану Истиной."Беседы с духами"

1

В мастерской Моуллса его ожидали четверо. Помимо самого хозяина и Хэбруда в ней находились Рэдж Доук — тот самый желтолицый учитель, а также необычный старик, который при появлении Тинча повернул лицо в его сторону, но поглядел как-то мимо. Подобный взгляд бывает у слепых и старый художник, которого звали Эланд Магсон, действительно был таким. Как именно и какие именно картины он при этом рисовал, Тинчу узнать так и не удалось. Ему запомнились руки с длинными медлительными пальцами, которые удивительно точно следовали за каждой линией его рисунка.

— Так это и есть тот дерзкий мальчишка, о котором нам рассказывал Хэбруд? Его рука тверда, хотя ей порой не хватает опыта. Здесь вот плосковато… Он не пробовал заниматься скульптурой? У него должно получиться.

— Он у нас недавно, — объяснил Моуллс. — Если бы не скандальный случай, мы бы вообще не узнали о том, кого невзначай приютили под своей крышей.

— Дней десять — и ему найдется новое занятие, — заметил Хэбруд. — Как, Тинч, ты был бы не против вместо нынешней работы помогать господину Моуллсу на пленерах?