Тропик Змеев

К тому же – дабы вы не подумали, будто мной двигало исключительно благородство – я полагала, что согласие с планом Акиниманби уничтожит преграду, вставшую на пути моих исследований.

(Конечно, признание в этакой расчетливости меня не украсит, но я вовсе не хочу, чтобы меня сочли одной из Праведных. Движущей силой всей моей жизни всегда оставалась страсть к изучению драконов, и, хоть я и старалась вести дела с окружающими по справедливости, мотивы мои трудно назвать бескорыстными.)

– Хорошо, – сказала я, покорившись судьбе. – Покажи мне, что делать.

* * *

О том, что произошло дальше, я хранила молчание долгие годы. Все это было слишком уж личным, и не только для меня, но и для Натали с мистером Уикером, и, если я и готова выставить в этих мемуарах на всеобщее обозрение все свои изъяны, то решать за них просто не имею права. Однако незадолго до смерти мистер Уикер позволил мне поведать людям, что он сказал в тот день, а все, что говорила Натали, в конечном счете получило огласку и без меня. А то, что сказал Фадж Раванго и наши хозяева-мулинцы, согласно их образу мыслей, осталось позади, как только ритуал подошел к концу. Впоследствии они вовсе не возражали против упоминаний об этом, если только эти упоминания не порождали новых раздоров. К тому же нечестный пересказ наших слов противоречил бы самому духу ритуала. Поэтому я изложу все так точно, как только позволит память.

Конечно, на этот случай у мулинцев имелись определенные церемонии. К нам присоединился Мекисава с подростками, изображавшими легамбва бому, и все мы уселись вокруг костра в центре стоянки – а место это непростое: именно здесь мулинцы собираются вместе как братья и сестры – и в буквальном, и в переносном смысле. В огонь бросили определенные листья, от костра повалил благовонный дым, и мы зачерпнули его горстями и омыли им лица и грудь, как охотники, отправляющиеся с сетями в джунгли. Возможно, эти листья обладали легким наркотическим воздействием, но этого я точно сказать не могу. Может статься, охватившее меня тихое, задумчивое настроение было просто следствием сделанного мной выбора.

Я начала с извинений перед общиной.

– Мы явились сюда не помочь вам, как братья, но ради того, чтобы побольше узнать о драконах. Мы хотим передать эти знания нашему народу… – тут я опомнилась, остановилась и поправилась. – Я хочу передать эти знания моему народу. За то, что я узнала нечто, чего не знают остальные, меня станут больше уважать. Но вас, обладающих этими знаниями, уважать не станут, потому что вы – другой народ, а я собиралась выдать ваши знания за собственные, хоть это вы помогли мне получить их. По отношению к вам это нечестно, и я прошу простить мою вину.

Наши хозяева хлопнули в ладоши, прогоняя прочь выраженное словом зло. Затем заговорила Акиниманби:

– Меня раздражала твоя несмышленость, Регуамин. Да, ты старалась, но ты ведь – как ребенок: тебе постоянно приходится указывать, что нужно делать, и отчего ты можешь пострадать. Это прибавило мне забот, – она накрыла голый живот ладонью, сложенной в горсть. – Но теперь я ношу ребенка, а, обучая тебя, научилась обучать собственного сына или дочь. Не следовало мне на тебя злиться.

Я послушно хлопнула в ладоши, но щеки мои так и вспыхнули от стыда. Еще бы: ведь я была повидавшей мир путешественницей, натуралисткой, и даже начала считать себя неустрашимой, хоть это чувство и порядком пострадало в последнее время! Однако Акиниманби, назвав меня несмышленым ребенком, исключительно ловко поставила меня на место.

За ней заговорил Мекисава:

– Мой брат ушел в другую общину, потому что не хотел жить рядом с тобой. Я не видел его с тех самых пор, как поднялась вода. Не раз подумывал навестить его, но не хотел оставлять Акиниманби, а она не хотела оставлять тебя. Наконец я настоял на своем, и она согласилась, но, пока нас не было, с тобой случилось много бед. Будь она здесь, могла бы предотвратить их. Но из-за меня ее с тобой не было. А еще я злился, что из-за тебя не вижусь с братом, и что ты отнимаешь у жены столько времени. Прости меня за это.

Затем настал черед деда и бабки Акиниманби, а за ними высказались и остальные мулинцы. Опыт оказался крайне познавательным: как выяснилось, прожив среди них все эти месяцы, мы все еще не вполне представляли себе эффект нашего присутствия. Из-за нашей готовности пусть и неумело, но участвовать в общих трудах, к нам относились с терпением, но неумелость наша обременяла остальных куда сильнее, чем мы думали. И это, очевидно, явилось для мистера Уикера и Натали таким же откровением, как и для меня. Конечно, ритуал был затеян не ради них – ведь это не они якобы подпали под власть злых чар, но организован он был так, что никто из нас не мог не заметить своих ошибок.

Фадж Раванго, не желая говорить лишнего при мулинцах, высказался просто:

– Ты дала обещание, – сказал он. – Ты еще не исполнила его. Если ты намерена его сдержать, думаю, колдовство тебя не постигнет. Но если в душе ты не желаешь этого, колдовства не миновать.