Наступила тишина, нарушаемая лишь треском костра. Кивнув – в знак понимания, или согласия, а может, и того и другого, Том Уикер хлопнул в ладоши.
Его примеру последовали и остальные. Нет, я не расплакалась – я вообще редко склонна к слезам, но почувствовала себя… очистившейся. Знаете, есть такое слово – «катарсис», термин из никейской драмы, в то время мне еще неизвестный. Я наконец-то выпустила на волю все, что так долго было накрепко закупорено в моем сердце, и, хоть и не уверовала в злых духов, выговорившись, почувствовала себя неизмеримо свободнее.
Но другие в существовании злых духов, конечно, даже не сомневались. Дабумен взмахом руки велел мне убраться с дороги. Не понимая в чем дело, я послушно отошла и принялась наблюдать, как он роется в земле на том самом месте, где только что сидела я. Я выбрала это место по собственной воле, никто меня туда не гнал, но в нескольких дюймах под землей он обнаружил уродливый кривой сучок. (Будучи дамой циничной, я полагаю, что Дабумен попросту ловко подсунул этот сучок куда следовало, хоть и не знаю, как он, одетый в одну набедренную повязку, мог ухитриться сделать это незаметно.)
– Это положил сюда колдун, – сказал он, передавая сучок мне.
Моя роль в представлении была ясна и без его указующего жеста. Я бросила сучок в костер.
– Вот теперь, – подытожила Акиниманби, – ты свободна. Колдовству конец.
Часть четвертая,
Глава семнадцатая
Когда я рассказывала сокращенную версию этой истории другим, все они, до единого, неизменно задавали один и тот же вопрос: подействовал ли ритуал?
Не знаю, что на это ответить. Прекратились ли неудачи в исследованиях? Конечно, нет: оттого, что мы с товарищами во всеуслышание поведали о том, что нас гложет, Зеленый Ад вовсе не превратился в райские сады. Более того: сомневаюсь, что хоть один человек из читающих эту книгу не знает о куда более серьезных проблемах, вставших передо мной вскоре после этого.
Однако я действительно больше не чувствовала себя так, будто меня сглазили. Частично это можно отнести на счет улучшившегося расположения духа и внимательности: я сделалась осмотрительнее и перестала допускать оплошности из тех, что послужили причиной стольких бед. Улучшилось и взаимопонимание со спутниками, и координация усилий – со всеми сопутствующими благотворными эффектами. Вдобавок, поскольку человеческий разум весьма искусно находит во всем вокруг закономерности, а мы с ожидания неудач переключились на ожидание хорошего, любые заминки в работе воспринимались как нечто ожидаемое, а не как результат невезения. По крайней мере, так объясняла перемены я – наши хозяева-мулинцы, конечно же, смотрели на них иначе.
Важно одно: настроение обеих групп заметно улучшилось, и в результате нам с товарищами вскоре представилась та самая возможность, к которой мы так долго стремились.
Все началось с появления в общине новичка – человека, которого я никогда прежде не видела. Мекисава представил его как своего брата Йейуаму, и вскоре я поняла, что они – действительно братья, братья по крови, а не просто по возрасту, как принято считать среди мулинцев.
Йейуама резко отличался от всех знакомых нам мулинцев, независимо от возрастной группы.
– Он ходил вчера с вами на охоту? – спросила я однажды утром, недели через три после очищения от злых колдовских чар.
Интимность очистительного ритуала изменила отношения между мной и Томасом Уикером: с тех пор он стал для меня Томом, а я для него – Изабеллой. (Натали так и осталась «мисс Оскотт» – думаю, из-за его положения при ее деде. Теперь его мелкие знаки почтительности приобрели для меня совсем иной смысл: то был своеобразный способ подчеркнуть свое происхождение из низов, дабы никто не заподозрил его в попытках возвыситься не по праву.)
– Нет, с нами его не было, – ответил Том. – Может, он был здесь, на стоянке?
– Нет, и с нами его не было, – сказала Натали.
Это действительно было странно, так как совершенно не походило ни на одну из известных нам схем повседневной деятельности мулинца.
Но Йейуама не заставил нас долго гадать. Подойдя к костру, разложенному нами перед порядком уже обветшавшими палатками, он присел на корточки с непринужденностью человека, сидящего так всю жизнь.
– Ты следишь за драконами, Регуамин, – сказал он.
Да, я следила за ними. И глазела на них.
– Да, с оглядкой, – ответила я, надеясь, что он почувствует мой юмористический тон.