Тропою тайн

— Дорогая, если бы ты попросила меня о помощи три месяца назад, я согласилась бы сражаться против целой армии. Но сейчас уже слишком поздно. Элиза — дочь Элли. И я не могу… Это все равно что… убить Элли.

Скайлер покачала головой и устремила на Кейт страдальческий взгляд. Но та видела на ее лице не только страдание. Скайлер выглядела так, словно ее предали.

— А как же твоя дочь? — прошептала Скайлер. — Неужели тебе не жаль убивать меня?

Кейт хотелось закрыть лицо руками, не видеть муки в глазах дочери. «Дорогая, если бы ты только знала!»

При других обстоятельствах она перевернула бы небо и землю, лишь бы хоть чем-нибудь помочь Скайлер. Отказывая ей, Кейт чувствовала себя так, словно ей в сердце вбили кол, терзалась так же невыносимо, как и Скайлер. Но иначе она поступить не могла…

Позднее ей еще придется объясняться с Уиллом. Он придет в ярость, узнав, что она отказала Скайлер в помощи. И особенно разозлится потому, что не может выписать ей чек.

— Мне очень жаль, — продолжала Кейт, прикрыв глаза. — Я выполнила бы любую твою просьбу… но только не эту. Как бы мне ни хотелось помочь тебе, я не могу. Я не надеюсь, что ты меня поймешь. Просто не забывай, что я люблю тебя. Я полюбила тебя с той минуты, как взяла на руки. И если бы кто-нибудь попытался отнять тебя, я бы… — она открыла глаза и посмотрела на Скайлер в упор, — я бы умерла.

— Мне знакомо это чувство, — бесстрастно отозвалась Скайлер.

— Дорогая, я знаю, как тебе тяжело, и не надеюсь, что ты когда-нибудь все забудешь. Есть то, что забыть невозможно. Но в одном я уверена твердо: жизнь будет продолжаться.

Скайлер уныло вздохнула.

— Этого я и боюсь.

— Все изменится к лучшему, — уверяла Кейт, чувствуя себя лживой и изворотливой.

— Вот в этом ты права, — с горечью ответила Скайлер, — и не потому, что я намерена сидеть и зализывать раны. Я достану деньги. Любой ценой.

— Лучше бы ты этого не говорила!

— А чего ты ожидала? Ты полагала, я сдамся только потому, что ты отказалась помочь мне?

— Нет… пожалуй, нет. — Кейт кивнула. Надо признать: ее дочь не из тех, кто быстро смиряется с поражением. — Просто я хотела бы… чтобы ты научилась сначала думать, а потом действовать.

— Сколько времени вам с папой понадобилось, чтобы принять решение удочерить меня? — с вызовом спросила Скайлер.

С улыбкой ответив: «Меньше секунды», — Кейт вдруг вспомнила, как мучительно было для нее узнать о происхождении приемной дочери и какой ужасный долг ей пришлось выплачивать с тех пор.

— Если ты так любишь меня, почему же не хочешь мне помочь? Нравственные принципы тут ни при чем. Речь идет о моей дочери. И твоей внучке. Ты не вправе отвернуться от меня — ведь ты моя мать!

— И всегда останусь ею.

— Нет. — Скайлер дрожала; ее полный муки взгляд ранил Кейт в самое сердце. — Я не знаю, кто моя мать… но ты не она.

Изнывая от боли, Кейт смотрела, как Скайлер поднялась и пошла прочь. Кейт хотелось вернуть обратно и свои слова, и слова Скайлер, сказать что угодно, лишь бы исчезла пропасть, разделившая их. Всю жизнь она боялась потерять Скайлер, и вот теперь самое страшное свершилось.

И на этот раз Кейт оказалась бессильной.

Покинув Орчед-Хилл, Скайлер не замечала, куда едет, пока не обнаружила, что повернула на дорогу, ведущую к Стоуни-Крик. Через несколько минут она остановила машину на усыпанной гравием площадке возле конюшни и выбралась из нее на дрожащих, как после долгой скачки, ногах. День клонился к вечеру, изгороди отбрасывали длинные тени. От весенних дождей окрестные поля развезло. Но открытый учебный манеж был посыпан свежей рубленой корой — Дункан пристально следил за этим. Вдалеке, у сарая, расположенного у северной границы фермы, виднелась худая, но внушительная фигура самого Дункана — он жестами велел подогнать поближе грузовик с сеном.

Но Скайлер хотела видеть сейчас не Дункана, а Микки. Ее подруга тренировала нового коня миссис Эндикотт, Победителя, для Хартсдейлских состязаний, которые должны были состояться в Уэст-Палм-Бич через месяц. Каждый день Микки по четыре часа гоняла жеребца по манежу и брала препятствия.

Когда Скайлер вышла на прилегающий к конюшне крытый учебный манеж, Микки, сидящая на рослом гнедом чистокровном коне, рысью подъехала к ограде. Едва взглянув на распухшее от слез лицо Скайлер, Микки спешилась.

— О Господи… кто умер? — воскликнула Микки, открывая калитку.

— Похоже, я, — всхлипнула Скайлер.

— В этом месте мне полагается либо отвесить тебе пощечину, либо предложить стакан виски и сказать: «Это к лучшему». Не помню, что именно. — Микки усмехнулась, чтобы скрыть тревогу.

— Ты не знаешь и половины…

Микки пожала плечами:

— Уверена, ты все объяснишь, когда сочтешь нужным.

Скайлер мысленно поблагодарила Микки за то, что та не стала настаивать. Глядя на пропитанную потом рубашку подруги, на заляпанные грязью бриджи, на грязный скотч, обмотанный вокруг рукоятки хлыстика, Скайлер поняла, что нашла того слушателя, кто не унизит ее сочувствием. Больше, чем в возможности выплакаться на чьем-нибудь плече, Скайлер нуждалась в здравом смысле и разумном совете.