— Отец мой был начальником заставы на бессарабской границе ещё до того, как Красная Армия вошла в Западную Бессарабию. Потом его внезапно, ничего не объясняя, сняли с должности, лишили звания и прав и бросили на произвол судьбы. Для сослуживцев это был гром среди ясного неба. Его любили, уважали. Но попробуй тогда заступись за невинно пострадавшего. Атмосфера того времени сейчас немного прояснилась. Около двух лет перед войной он пытался узнать причину такой немилости. Наконец ему удалось встретиться с «тройкой», которая рассмотрела его «дело». Ему показали донос, исходящий из его родного села Александровского на Ставропольщине. В нём всё было чудовищной ложью. Он, де, сын кулака и т. п. Это никак не соответствовало действительности. Мой дед умер, когда отцу было всего четыре года, в 1908 году. Отец был младшим среди трёх братьев, вот и гнул на старших спину. После гражданской войны братья поумирали. Жизнь пошла по советскому образцу. Отец вступил в комсомол, потом — в военное училище. Ничего ни кулацкого, ни левацкого не могло быть даже в мыслях… Он поехал в село Александровское, нашёл доносчика и заставил изложить правду на бумаге. За всё это время наша семья часто переезжала. В конце концов оказались в кубанской станице Ленинградская, бывшей Уманской. Там скитались по углам. Одним словом, тяжело жили. Меня ещё не было, мать была беременной. От страха перед неизвестностью она решила прервать беременность. Но было уже, слава Богу, поздно… И я родился 11 февраля 1941 года, да об этом я уже писал…
— Отцу после опровержения вернули все права, звание и предложили служить на любой западной заставе. Но гордый отец отказался. В первый же день войны он рвался на фронт. Ан нет, его сделали военным инструктором. Потом его отправили в Ташкент, где он экстерном окончил Академию имени Фрунзе. После этого с конца 1942 года он уже воевал на Моздокском направлении. Потом освобождал Минеральные Воды, родное село Александровское, был на Голубой линии, был переброшен на север Таврии. Первым форсировал Сиваш в ноябре 1943 года, держал плацдарм до весны 1944 года. Погиб при освобождении Севастополя 8 мая 1944 года в должности начальника разведки корпуса…. В 1943 году наша семья — мать и трое детей — переехала в Тихорецк, вот почему у меня мягкий говор. Вот почему в южноэтнической среде я свой и плаваю в ней как рыба в воде.
— По материнской линии я из Рязани, из-под Касимова, где мой прадед лежит. По отцовской — даже не знаю откуда, гадательно — Тамбов, Воронеж. У моего деда по отцовской линии была красавица жена, такая чернявая. Я ведь в мать, а сестра — в отца. Есть даже подозрение, что она из казачек, но это только подозрение. Она не могла быть черкешенкой, думаю, была из терских. Но и это литературные домыслы.
— Это политический вопрос. Но не дай Бог, чтоб казачьего коня оседлал чёрт знает кто, вроде денационализированного демократа или ряженого патриота… Главное — дух возрождения, исторически точнее, — воскресения. На Руси многое погибло, а потом воскресло, разумеется, в новом качестве. Ныне жизнь другая, и казачьи дела, хочу верить, воскреснут в ином виде и качестве. Но товарищество, круговая порука, взаимовыручка, что всегда были у казаков, и впредь должны оставаться основой, тем более сейчас, при большом географическом пространстве (от Кубани до Амура), важно чувство локтя.
— В Тихорецке я прожил до 1960 года. Потом поступил в тогдашний педагогический институт на историко-филологический факультет. Один курс закончил и, к ужасу матери, бросил его. На поворотах жизни я всегда вёл себя решительно. Что-то мне подсказывало поступать вопреки обстоятельствам. Наитие, что ли… Внешне моя жизнь напоминает зигзаги, но внутреннее движение, развитие души всегда шло напрямик… А в армию пошёл как в неизвестность. Попал в Читу в ВВС, связь. Тогда в наземных войсках служили три года. Год прослужил в Чите, потом — Куба, как раз в Карибский кризис. А что кризис! В детстве, имея большое воображение (которое сохранил до сих пор), я всегда мечтал о далёком. И вот тебе далёкое — тропики! Внешне географический зигзаг, душа — напрямик.