И с этого времени, с начала 1920-х годов, золото Есенина начинает постепенно превращаться в сырость и тлен, появляется серый цвет — взамен синему — слизь, ржавая мреть, идёт умирание славы, увядание жизни — вплоть до 1925 года:
А вот это уже полное умирание. Возникает вопрос, что Есенин был обречён. Ну, может быть, так оно и есть, об этом говорят сами стихи: их тональность, тема умирания. Но осень — явление специфическое, которое повторяется и на следующий год, и через год, и так до конца времён. И поэтому я не думаю, что Есенин был обречён. Есть у него такие стихи: «Не обгорят рябиновые кисти, от желтизны не пропадёт трава». Что это значит? У травы остаются корни! Да, «голова» у клёна опадает, но корни-то остаются! Поэтому я не могу сказать, что Есенин шёл к своей гибели, у него оставались корни, и он бы жил. Есенин мог погибнуть к 30-ым годам, когда погибли люди его окружения — крестьянского, под социальным гнётом, но не сейчас. В природе всё оживает, всё циклично. Своей поэтической интуицией я чувствую, что самоубийства Есенина не было. И именно эта строка — «От желтизны не пропадёт трава» — говорит против его самоубийства.
«ОТПУЩУ СВОЮ ДУШУ НА ВОЛЮ…»
— Со всеми, кому я посвящал стихи, я был лично знаком.
У Сергея Наровчатова я учился в поэтическом семинаре в Литературном институте. Он имел достаточно большое влияние в литературных верхах и помог мне прописаться в Москве вместе с женой — мы не были москвичами. Наровчатов буквально вырвал меня из бездны. Он сказал: «Без Москвы вы погибнете.
В Краснодаре вас съедят».
В творческом же плане я взял у Блока его прозрачный слог и мелодику строки. До предела, как мог, нагрузил её смыслом. Кажется, блоковская строка стала неузнаваемой.