Тропы вечных тем: проза поэта

И так получилось, что уже лет двадцать Кузнецов и Машбаш новые вещи друг друга не читали. А тут на днях они оба вдруг оказались вместе в Нальчике, на съезде писателей Кабардино-Балкарии. Естественно, двум давним знакомым было о чём поговорить. Они оба с нескрываемым интересом слушали друг друга.

Это был даже не диалог. Встреча, по сути, вылилась в два монолога двух художественных миров.

Исхак Машбаш:— Вспоминаю середину 1960-х годов. В Краснодаре тогда появились очень интересные, перспективные ребята Юрий Кузнецов и Валерий Горский. Да, были и другие ребята, которые подавали надежды, но, к сожалению, не все смогли себя реализовать. А вот Кузнецов уже тогда выделялся. Он ни на кого не походил. Я, когда познакомился с первыми его стихами, сразу почувствовал: появляется великий поэт. И вдруг он с Кубани исчез, поступил в Литературный институт, да так и остался в Москве.

Юрий Кузнецов: — Все говорят, что поэта формирует его детство. Я вырос на Кубани. В языковом плане это особый край. Там казачий говор, балакают, много украинизмов, половина русских слов. Но поскольку моё детство и ранняя юность прошли в городе, я чаще слышал чистый русский говор. Правда, наполовину знал и украинскую мову. Это потому, что у нас в Тихорецке пересекались четыре железнодорожные линии, был большой поток проезжающих людей и останавливающихся, такой сквозняк. Хотя сам Тихорецк — городок маленький. Кругом степь.

— Кем ты себя ощущаешь: казаком, кубанцем, иногородцем?

— Иногородним меня назвать нельзя, в том смысле, как в начале двадцатого века говорили казаки: «городовики» — это, значит, пришлые.

— Понимаешь, Юра, тут надо уточнить, кого мы подразумеваем под «иногородцами». Ты знаешь, что казаки пришли на Кубань в XVIII веке. Потом черкесы, адыги, оставшиеся на Кубани после Кавказской войны, им наделили земли. Но потом у нас появился народ из Воронежа, Курска, у кого уже не было земельных наделов. Поэтому тех казаков, которые пришли на юг и ничего не имели, у нас называют иногородцами. Но их дети родились уже на Кубани. Теперь это и их земля, это и их небо, это и их солнце. Не случайно в твоих ранних стихах есть внешние приметы кубанские.

— Но я потом ушёл от метафор, и внешние приметы исчезли. Но подспудно остался вот этот раскат степной, простор, удаль. Это всё в стихах, конечно, так и осталось. Это всё Кубань. Глубинное всё осталось. Так что если Исхак Машбаш обратил внимание на мои стихи, значит, есть у нас что-то такое родственное. Значит, мы земляки.

Хотя должен признаться, стихи Машбаша читал лишь в юности и о теперешней его поэзии судить не могу. И из прозы Машбаша мне попадались всего два романа. Поэтому пока не могу ничего сказать о художественном мире Машбаша. Тут ещё надо отметить, что я читал не оригинал, а, естественно, переводы. Если не ошибаюсь, в юности Машбаша переводила Валентина Творогова.