Тропы вечных тем: проза поэта

— Правда. Можно сказать, мне повезло. Ведь Армия для поэта — непростое испытание, никакой воли, сплошные «нельзя». И тут я попадаю на экзотический остров, да ещё в ситуации вероятной ядерной войны. Для поэта опыт таких экстремальных переживаний очень важен. Потом, всё это совпало с молодостью, так что впечатления были сильными. Помню, как везли нас в закрытых трюмах, — операция держалась в строжайшей тайне. Помню напряжённое ожидание смертельной опасности, у нас многие молодые офицеры возвращались домой седыми. В каком-то смысле на Кубе тогда было страшнее, чем в Афганистане или Чечне, ведь твоя жизнь и смерть находились в руках каких-то безличных сил и нисколько не зависела от твоей собственной воли, находчивости, смекалки. Этому времени посвящён цикл моих юношеских стихотворений, которые долго не могли попасть в печать, настолько всё, связанное с Карибским кризисом, было засекречено, хотя, конечно же, в стихах никаких секретных сведений не содержалось.

— Вы занимаетесь не только своим творчеством, но и чужим — курируете поэзию в журнале «Наш современник», ведёте семинары в Литинституте. Какова Ваша оценка современного состояния русской поэзии? Есть впечатление, что она в упадке.

— Так сказать нельзя. Движение в поэзии есть и, между прочим, лучшая современная поэзия публикуется именно в «Нашем современнике», и не потому, что я её курирую, а потому что журнал не замыкается на столицах, а ищет таланты по всей стране. Другое дело, что у нас сегодня, по сути, нет литературной критики, которая бы утверждала новые имена в читательском сознании. Кроме того, вообще читательское восприятие поэзии в XX в. сильно деградировало. К ней стали относиться как к рифмованной публицистике, искать в ней политический подтекст, отклик на злобу дня. Но истинная поэзия в России продолжает плодотворно развиваться. Вы, конечно, ждёте, чтобы я назвал «имена». В первую очередь следует отметить творчество уже таких вполне сложившихся поэтов, как Виктор Лапшин и Светлана Сырнева, а из более поздних — Евгения Семичева.

— Как бы Вы сформулировали своё ощущение современности? По многим Вашим стихам мне представляется, что оно довольно пессимистично…

— Нет, такого нет. Пессимизм — это тупик, исключающий творчество. У меня в стихах есть тоска, печаль, трагизм — ещё в 70-е годы критика отмечала печальный колорит моей поэзии. Но он не выпадает из традиционной русской лирики. Конечно, современность наша не особо способствует оптимизму, но я чувствую, что сам я полон творческих замыслов и сил. А ведь я живу не в безвоздушном пространстве, что-то вокруг питает эти замыслы и силы. Поэтому у меня есть чисто интуитивная уверенность, что у России много ещё впереди.

9 июня 2002

ОЧАРОВАННЫЙ СТРАННИК

Стенограмма выступления на юбилейном вечере Николая Дмитриева

Есть несколько типов поэтов. Ну, скажем так, около 50 типов. Два типа известны нам ещё по стихам Пушкина, Некрасова и Лермонтова. Это вот тип: «Когда не требует поэта к священной жертве Аполлон». Он среди этого света самый ничтожный, кажется. Но когда божественный глагол коснётся его слуха, он встрепенётся весь. И вот он уже царь. Царь своего слова. К такому типу принадлежал и сам Пушкин.

Другой тип поэта наметил Лермонтов. Поэта-трибуна. Его слово, как колокол на башне вечевой, зовёт народ к благу, к радостям жизни или на защиту родины. Этот тип поэта-гражданина узаконил в русском сознании образ поэта и образ гражданина. Это Некрасов. Вплоть до того, что «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан». Есть типы поэтов другие, вплоть до поэта-затворника. К нему несколько поэтов тяготеет, допустим, как поэт Тютчев.

А Николай Дмитриев, на мой взгляд, принадлежит к такому типу поэтов, я бы назвал (есть в нашем русском сознании что-то такое отысковое) такой тип — очарованный странник. Вот он — Странник. Как поэт странник, странник своей души.

Он не странник, не бродяга в географическом представлении. Странник, такой вот — который божественно бормочет свои стихи. Такой отрешённый, казалось бы, и очень приглядчивый одновременно. К такому, наверное, типу с ярким голосом позволяли себе принадлежать поэты 20-х годов прошлого века.

И он одинок. И самый большой дар для него увидеть и найти собеседника. Его стихи населены разными людьми. Это обычно портреты других людей. Они могут быть как современниками, так и историческими личностями.