Тропы вечных тем: проза поэта

— Да ладно, да пройдёт, — для порядочности прогундосил улыбающийся за фуфайковой оболочкой артист. Впрочем скоро улыбка погасла — лёгкость победы подействовала на него угнетающе. В душе заворочалась совесть. По телу, как тараканы, пробежали мурашки. Вегетарианцу в этот момент смертельно захотелось повеситься на своём рукаве, но так, чтобы этого никто не видел. «Но, собственно говоря, что я такое сделал, — тотчас же подумал он, — ведь всё состряпано ради собственного блага. Кажется, так поступать нехорошо… А! Да ладно, отбросим эту наивность, всё равно назад поворачивать не следует, да и нельзя. Не я один грешен… Но боже мой, что это у меня за дикие рассуждения? Что за оправдания? Это для меня не типично. Всё, что сделано, то нужно. В конце концов я начинаю становиться прилежным, примерным учеником, а это означает для меня, что я начинаю становиться примитивным, и скоро снизойду до того, что буду влюблённо глядеть на Борю и восхищённо слушать его взволнованную речь о том, что Волга впадает в Каспийское море.»

— Ушла! — оборвал мысли вегетарианца пинок бориной ноги. Вегетарианец вздрогнул и, поскрёбывая ушибленный бок, выпростал голову из фуфайки.

— Ты что, — процедил он и передразнил, — ушла! Ты сказал так, будто я действительно здоров, как симулянт. Да у меня в животе, если хочешь знать, такие события разворачиваются, что ты облысел бы от ощущений.

И действительно! Боре вдруг почудилось, что живот вегетарианца потихоньку начинает бренчать. Ему стало жаль товарища. И он предложил корявым голосом:

— Давай в шахматы сыгранём.

— Пристойная игра, — согласился вегетарианец и, взяв шахматную коробку, внушительно потарахтел ею, как копилкой, возле уха.

II.

— А это вот тот самый больной, — вдруг раздался за спиной усердно играющих в шахматы голос учительницы. Вегетарианец с недозволенной скоростью повернул голову. В разинутой двери стояла учительница и увесистый неразведанный мужчина в кожаном пальто цвета ваксы.

— Живот, — невпопад пробормотал вегетарианец, вывихнутым голосом, — живот болит. «Влип, — уныло подумал он, — это доктор. Застонать невыгодно.»

Мужчина следовательским взглядом обшарил симулянта и Борю, лежащего на боку и сжимающего рукой огромную шахматную ладью, которая ужасно походила на уличную урну для окурков. На окнах были задраны мутные чадры ситцевых занавесок, на пигмейных подоконниках валялись миски, мыльницы, пятнистые, как леопарды, полотенца и чьи-то сплющенные кепки. В окна, как слепые котята, тыкались ветки осенних клёнов. Где-то сосредоточенно мычал телёнок. Мужчина безостановочно осмотрел консерваторское содержимое избы, потом ещё раз глянул на «больного» и сказал:

— Что же, можно. Только я сейчас еду в следующую бригаду, а потом уж в город…

— У вас машина? — немедленно спросил «больной», мгновенно поняв суть дела.

— Да, — рассеяно бросил мужчина, читая самодельный плакат Вовки Плотникова: «Уничтожайте мух собственными принадлежностями.»

— А какая, простите, машина? Легковая, — нетактично и глупо полюбопытствовал вегетарианец, нутром почувствовав, что опасность проехала мимо.

— Газик, — скромно ответил мужчина.

— Мм, — неопределённо промычал вегетарианец, — да ладно, я поеду грузовиком. Грузовиком до станции, а оттуда поездом в город.

Мужчина понял, что «газик» не удовлетворяет «больного». Он малую толику постоял и вышел вон. Учительница поспешила за ним. Вскоре заверещал мотор, а потом стало тихо. Вегетарианец всё же успел спросить: — Кто это был? — Председатель районо.

— В путь! — озабоченно объявил вегетарианец, запустив руку под тускловатую рубаху и почёсывая ею штильный живот. Другою рукой, сдвинув на сумраковые брови длинное кепи, зевая, ковырялся в замшелом затылке.

— Я с тобой, — откликнулся Боря, сгребая шахматные монархии — жёлтые и чёрные — в деревянную тюрьму коробки.

— Тебе никто не разрешал, — заметил вегетарианец, а впрочем ты можешь отпроситься…

III.

Запылённый, как калоша, пригородный поезд развалился вдоль несолидного плато перрона. Старичина-паровоз лениво раскуривал копчёную трубу. Громоздился шум. У подворотней сундукообразных вагонов гвалтно клубились пассажиры. Душно пахло потом и гудели расшатанные голоса. Все торопились. Около последнего вагона стояло двое подростков. Они снисходительными взорами щупали гомонящих людей и чему-то тихо улыбались.

— Боря, надо пойти забронировать места, — произнёс один из них в обшарпанных брюках и в замусоленной фуфайке, гофрированной на локтевых сгибах. Соломенная шевелюра была крыта решётчатой кепи с щербатым, как надкушенная пышка, козырьком.

Боря утвердительно взболтнул своим бледным чубом, сползающим, как повилика, на коромысловые брови, и попросил: — Юрка, купи пару пирожков с мясом, — я голоден.

Юрка высокомерно заметил: — С мясом не пойдёт: я — вегетарианец. Купим с повидлом.

Вегетарианец заплавал рукой в дряхлом кармане. Он выудил оттуда сморщенную трёхрублёвку и вручил её Боре. Тот побежал в ближайший ларёк, застеклённый, как аквариум. В этом аквариуме важно плавала продавщица.