Тропы вечных тем: проза поэта

Один московский поэт любил путешествовать по стране на собственном автомобиле. О своих поездках он написал несколько книг [в прозе]. Поэтому как поэт он был известен читателям журнала «Турист». В одну из поездок на юг его машина перевернулась и пока она находилась в ремонте он остановился в гостинице, куда собрались местные поэты из литературного кружка и он читал им стихи о том, как на [севере] востоке рыбак, заработавший мешок денег, возвращался в город, но был застигнут на полпути метелью и, чтоб не замёрзнуть, ему пришлось жечь деньги. «Вот она жизнь — копейка!» была такая строка в стихотворении. Местные дилетанты ахали от восторга, а поэт [вытащил] тряхнул \в воздухе/ чемодан, который выдвинул из-под кровати ногой, чемодан раскрылся и высыпались на пол обгоревшие купюры. «Это те самые!» — гордо сказал мэтр и добавил. — Недаром же я мотаюсь всю жизнь по стране!

Но с некоторых пор поэт перестал путешествовать, хотя его автомобиль был исправен. \Случилось это таким образом. Однажды он поехал по Сибири и заезжая в города по пути, печатал там серию своих стихов и заказывал выступления по радио и телевидению. Это он [делал] \заезжал в каждый город/ в каждом городе. И вот кто-то из провинциальных журналистов сообщил об этом в Москву, и там в одной из центральных газет был напечатан целый подвал под названием: «Хабаровск! Ждите гостя!» Надо сказать, что путешественник как раз был на пути к Хабаровску. В одном районном городке он купил свежую газету и прочёл фельетон о себе. Разозлённый, он немедленно повернул на запад и примчался в Москву.

Благородно поступил Онегин, пожалев влюблённую Татьяну. «Так бы сейчас не поступили!» — сказал профессор, читая в институте лекцию по Пушкину. — Это всё эмансипация наделала! — был ответ из аудитории. — Сейчас мужчина чувствует, что женщина сама себя защитит, поэтому, соблазняя, он бросает её: не пропадёт, мол, — освобождённая, на равных.

Жнец, оставь на поле пучок колосьев; победитель, оставь раненого в живых; женщина, прошедшая мимо, оставь в сердце встречного намёк.

Специализацией мы не утончили, а испортили вкус. Так человек, набивший оскомину на зелёных яблоках, не может есть хлеба, который едят все.

Можно восхищаться отдельными стихами, но чтобы увидеть поэта, надо собрать стихи в одну книгу. Множество стихов, собранных вместе, убивают друг друга, если их автор не поэт.

Поэт никогда не должен жениться на поэтессе. Но если он это сделал, он должен запретить ей писать, ибо стихи портят вкус в женщине. Он никогда не ошибётся в этом, [потому что] подлинные поэтессы чрезвычайно резки.

В поэзии женщина чувствует тонкости, но целое она знает только понаслышке.

Эпитеты требуют от писателя не пяти чувств, а философии.

Дорога к простоте нынче — самая извилистая дорога.

* * *

Наши философы и эстетики различаются между собою интерпретацией [одних и тех же [\известных/] прекрасных] цитат. [Но так как цитаты одни и те же] Создаётся впечатление, что самое существенное в их работах — эти цитаты. Но так как цитаты у всех одинаковы, то в сущности наши учёные ничем не отличаются друг от друга.

[Лучше объясняться в любви по телефону, чем в письме] \Объясняться в любви надо не в письме, а по телефону/, ибо тут ты слышишь дыхание любимой женщины.

Наши критики, воспитанные на преходящих ценнностях, давно утратили способность чувствовать подлинное искусство, если таковая у них была.

[Нынче] Газету, стихи \мужчины/ и женщину можно читать по диагонали. Если в них что-то есть, глаз сам зацепится.

Маяковский и Пастернак принесли русской словесности больше вреда, чем пользы. Они затормозили её на пути, указанном Пушкиным, подвергнув риску сбиться с дороги [и не достичь цели]. Знаменательно, что в конце жизни оба они [признали] \почувствовали/[, что делали не то] ложность своих позиций.

Есенин — [это] такой прозрачный намёк на Блока!

Не помню, кто сказал, что у нас \на Руси/ хорошо пишет только выдающийся писатель, а [, например,] во Франции [хорошо писать] \это/ может даже третьестепенный талант.

Как много пишут посредственных стихов! Кто их читает? Я [как-то] слышал разговор двух провинциалов. — Да, Витя, нам уже по тридцать, мы уже не дети. Пора нам свой сборник пробивать, — говорил один.

— Да, Вова, пора, — отвечал другой. — Мне хотя бы один-единственный, чтоб сыну показать, когда вырастет, а там бы я это дело забросил: слишком туго идёт. [Опять же] Заходишь в Союз писателей, \и на тебя/ косятся, думают графоман.

Ещё я знал одного провинциала. Тиснули в \тонком/ столичном журнале подборку его стихов. — Ну теперь и умереть можно, «там» меня знают, — говорил он, поглаживая \при этом/ почему-то живот. Этот не умер, а продолжает…

Другой был инженером, оставил, стал писать стихи. Зачем? К чему?

Страшно вчитываться в настоящие стихи: там бездна. Поэтому я их читаю походя.

Чем больше помощи [и поддержки] Россия делает чужим странам, тем больше она к ним привязывается, и тем больше опасаются они её.

* * *

Поэт живёт преданием, а не слухами.

Поэзия начинается с сотворения мира и кончается Страшным Судом.