Тропы вечных тем: проза поэта

Как жить правильно, Пётр Васильевич не знал [но догадывался, что живёт не так, как нужно] и жил, как придётся. И попивал, и случаем, было, срок отсидел за то, что толкнул беременную официантку. Выйдя, он купил в газетном киоске географическую карту и долго рассматривал — не знал, куда податься. Выбрал город Глазго. В кассе аэропорта замялись.

— Гражданин, вы что-то путаете. Куда вам лететь?

— В Глазго, — повторил твёрдо Пётр Васильевич, — к хохлам, — и для понятности показал в сторону киоска, где купил географическую карту.

— Тогда Вам через Москву. На Киев билетов нет.

Так Пётр Васильевич попал в Москву.

* * *

Проехав по забывчивости нужную станцию, я сошёл на следующей и спросил обратного поезда. Свободного времени оказалось достаточно, и от нечего делать я решил пройтись по городу. Я уже начал было зевать.

ПАМЯТЬ РОДИНЫ ^(а)

— Вона как! Даже небо рожает.

Футболист. Высокомерие спортсмена, наглая вера в высшее предназначение спорта. Футбольная война.

У Ахиллеса была пята, у футболиста её не было. Сама эта мысль была сплошным сцеплением мускулов, для которых сколько-нибудь духовная работа являлась бы слабым местом.

Говорил только в полный голос — и только остроты.

— Эй, левый крайний! — крикнул он.

— Эй, давай сюда!

2

Утром Владилен ещё раз исследовал атлас, но Лубнаса опять не нашёл. Рынок был пуст. Остро пахло пряной южной гнилью. Грузины давно уже торчали за низкими прилавками и угрюмо зевали; торговля здесь явно не клеилась за отсутствием южного темперамента. Вдруг они все как один перестали зевать и повернули головы в одну сторону, глаза их зажглись разом — целая бегущая цепь выпученных огней. Владилен поглядел: показавшись в каменной нише ворот, залив светом пустой рынок, но точно вдоль прилавков, заструилось северное сияние, оно покачивало тяжёлыми бёдрами и перебирало огромными ножищами. В ней словно светило солнце, которое никто не видел, но которое всех ослепляло. [неразб.]чий порыв сонной женщины обдал Владилена. [ — Вах, русская женщина! — завздыхали грузины, провожая её до тех пор пока]. Когда шелест рассекаемого сверканием воздуха пресёкся в другом конце рынка, все грузины, как по команде, не глядя друг на друга, стали опять зевать.

*

Явление Бабы на рязанском рынке. В цепи грузин произошло короткое шелестение и над прилавком возник длинный плакат из обёрточной бумаги. \И над прилавком возник портретный стандарт чистой оборотной стороной [на которой было намалёвано химическим карандашом]/: «Нэ проходи мимо!» — гласил он с кавказским акцентом.

— Безобразие! — покачал головой Сидор Васильевич. Он видел, как сквозь стандарт просвечивал сам портретный лик с державными усами. Племянник засмеялся.

Когда баба прошла, Сидор Васильевич подошёл к прилавку и показал на стандарт с лозунгом.

— Почём?

Грузин стал зевать.

— Нэ продаём. Ходи мимо.

Сидор Васильевич покопался и вытащил из бумажника десятку. Грузин перестал зевать. При виде второй десятки он сказал: «Хо!» и передал стандарт Сидору Васильевичу. Сидор Васильевич свернул его, разорвал на части и выбросил тут же в урну.

— Вай! — раздался долгий, густой усатый стон, о котором племянник после выразился: хор мальчиков.

*

В автобусе городской житель ездит по частям. Тело здесь, локти там, мысли дома. Таким образом дядя и племянник, разъятые и зажатые дотолклись до рязанского аэродрома. Владилен одной ногой ступил на землю, другую ногу и чемодан выдернул из дверцы. Его ещё что-то держало в автобусе, оказалось — пола пиджака. Но эта часть сошла с другими пассажирами. Вообще странно видеть русского в ограниченном пространстве. Так и хочется двинуть плечом, чтоб кругом все [неразб.]* <гайки и болты> полетели, затрещали, а там будь что будет.

Самолёт Ан-2 забрал одиннадцать пассажиров, последними влезли два пилота в кожаных тужурках, они оба ругались насчёт чёртова драндулета.

— Это что такое? — крикнул один из них, схватившись рукой за заднюю выпуклость: его кто-то туда сильно ущипнул. В лицо ему захлопал крыльями взъерошенный петух, которого владелец, мужик с удивлённым лицом, прятал под сидение.

— Это ничего, — растерянно объяснял мужик, — это племенной. Тьфу, напасть.

— А почему он не разбирает, где мужик, а где баба?

— А он у него того… — намекающе не договорил сосед спортивного типа, явно футболист, сцепленный весь из сухожилий и рефлексий.

— Тьфу, — сказал мужик, но уже не петуху, а футболисту. Но тот не слышал этого, он перенёс свой взгляд на пассажира в углу, и ему захотелось сострить, ибо там сидел пассажир с неопределённым состоянием лица, которое за отсутствием точного слова можно назвать выражением стены. Он приволок с собой в сетке косой десяток бутылок пива, и как только сел, поставил их у ног, открыв одну бутылку, и стал пить из горлышка, никого не замечая!

Пилот ещё раз оглядел пассажиров, шевеля губами, и опять раздражился.

— Одного нет. Где одиннадцатый?

— Как нет? Он там, — сострил футболист, кивая в сторону бабы с округлыми глазами, сидевшей среди двух других баб. Впрочем, не на саму бабу, а на её живот. Баба была явно на последних подступах.