Впрочем, его не спросили. Это на фронте он нужен был, а когда комиссовали – то крутись, мил человек, как хочешь. Пенсию-то платят, да разве на неё семью прокормишь? А работу по специальности не найдёшь – кому нужен контуженый, с трясущимися руками, часовщик? Которому к тому же тяжести поднимать запретили.
Приуныл он тогда, помнится, но рук не опустил. Дворником работал, пока спину не сорвал, затем сторожем, потом на эту работёнку набрёл. Поначалу не поверил, думал – контрабанду возить придётся или, там, наркотики. Но нет, всё чин по чину. Движение "Основа", личная инициатива Чира Этвана и даже благословение Его Превосходительства. От такого разве откажешься?
Открыв багажник, нарочный засовывает конверт в мешок. Заводится, машет рукой охране – открывай, мол. Выруливает со двора, бьёт по газам и растворяется в кромешной мгле.
– Ну, чё зыришь? Думал, с собой тебя заберёт? – хохочет Леший, хлопая по спине маленького, прислонившегося к окну пацанёнка, с интересом наблюдавшего за отъездом курьера.
Пацанёнок вздыхает и отлипает от стекла. Смотрит задумчиво на старшего, затем переводит взгляд на висящую в их маленькой комнатке картину.
– Леший?
– Чё, мелкий?
– А ты не знаешь, что тут нарисовано?
– Да чёрт его знает, но красиво.
– Леший, а тебе не страшно?
– А чего мне должно быть страшно?
– А мне вот страшно. Мутно как-то всё.
Подойдя к пацанёнку, Леший ласково лохматит ему волосы, пока никто не видит. Прижимает к себе:
– Да чё мутного? Щас бумажки выпишут, а дальше – к станку или на фермы. Не дрейфь, малой, всё нормально будет. Эти явно не подпольные, раз так оформляют. Путёвку нам выправят, месяц-другой пробатрачим – и в бега. В первый раз, что ли?
– И всё равно, зачем мы им? Вопросы задают, в комнате заперли. И картины эти… странные какие-то, – смотрит внимательно мальчишка на портрет кого-то из раданских королей.
– Бумажек притащил? – скалится щербатым ртом приёмщица.
– Притащил, как не притащить. На вот держи, – швыряет курьер мешок на широкий прилавок. – Для меня есть что?
– А как же. Сейчас принесу!
Приёмщица проходит вдоль длинных стеллажей, ловко выдёргивая несколько толстых, пронумерованных пакетов.
– Пожалте.
Курьер недовольно перебирает корреспонденцию. Опять по всей области мотаться, развозить. Ну что за невезуха!
– Ладно, поехал я.
– Куда торописси? Может, чайку? Нас водичкой-то балуют.
– Разве что с собой, в термос, чтоб за рулём не заснуть. Мне ж ещё это всё, – машет нарочный в воздухе пакетами, – до конца смены развести надо. Адресов-то всё больше, а нас только я, да новенький. Скоро совсем в машину жить переселюсь!
– Ой, не говори, сама с ног сбиваюсь, – вздыхает тётка. – От бумажек энтих уже голова пухнет. Тут прими, там передай, здесь рассортируй…
Сбивается она, как же. Сидит, в потолок плюёт и чай дармовой гоняет, пока другие по столице и окрестностям колесят. Правда, не забесплатно, поэтому бога гневить не следует.
– Ну всё, до завтра.
– Давай, милай, аккуратнее там, с бандитами-то энтими малолетними.
– Сплюнь!
Курьер уходит, захлопнув железную дверь. Вздохнув по поводу привалившей работы, приёмщица высыпает из мешка бумажки. Послюнив палец, ловко раскладывает их на несколько увесистых стопок. Подхватив одну, несёт в соседнее помещение, где отдаёт седому, перепачканному чёрной краской, мастеру.
– Ещё партия.
– Ага, сюда вот положи. А вот тебе ответные, с пылу с жару, – кладёт он ей в руки пачку тёплых, пахнущих типографской краской, листков.
Взяв стопку, мастер подходит к большому, металлическому шкафу с лампочками и прорезями. Шкаф этот – вовсе не шкаф, а передовая, позаимствованная у военных, техника. Позволяющая гонять документы по радио или проводам, чтобы за тридевять земель из каждого округа не возить.
Техник скармливает первый бланк машине. Замигав лампочками, шкаф гудит и греется, передавая информацию за много километров. Через минуту возле экрана загорается зелёный индикатор.