Трудно быть «дьяволом»

– Свои, говоришь? – ухмыляется Леший. – На тебе, падла, своих!

Он бьёт ненавистному кровопийце прикладом в зубы. Добавляет ещё раз, мыском под рёбра. На глаза падает красная пелена, активируются вбитые на тренировках рефлексы.

– На тебе своих, на! Получай, паскуда! – орёт, лупцуя беззащитную жертву, Леший. Лежащие рядом с ужасом взирают на происходящее. На никому когда-то не нужных детей, ставших теперь самыми страшными врагами.

– Хватит, – раздаётся за спиной голос командира. – Грузимся.

Отступив в сторону, Леший брезгливо вытирает о траву запачканный кровью ботинок.

– А этого куда? – кивает он, сплёвывая, на лежащее неподвижно тело.

– Тут оставь. Оформлять замаемся…

Одними мешками дело не ограничивается. Возле подъездов с визгом тормозят машины, из них выскакивают оперативники Народной раданской милиции. Не пришельцы уже – свои в доску, из отставных полицейских и фронтовиков. Выламывают, вышибают двери, таща в автозаки задержанных. Тоже не простых, тоже из "бывших", и арестованных отнюдь не за политику.

– Это что? Что это?! – орёт, тыча в лицо найденной на квартире самодельной бомбой, следователь. – Против народа пошёл? А я тебя за это!..

– Отставить! – врывается в кабинет начальник. Не простой, из "старших товарищей", про которых теперь – во всех газетах!

– Ты… Я тебя… в такой позе… и в сякой… И чтобы пальцем… и чтобы волос! Ты всё понял?

Следователь мрачно молчит, потирая костяшки. Перестарался, мол, но это же для дела!

– Я тебя… Я тебе… выговор… с занесением! Ты у меня со службы… пулей… в дворники… Песок мести в Орхене! Пшёл!

Хлопнув дверью, следователь уходит. Но недалеко.

– Приношу извинения за непрофессиональные действия наших сотрудников, – сочувственно смотрит пришелец на задержанного. – Хотите воды? Или чаю?

Тот мрачно кивает, облизнув пересохшие губы.

– Ты зачем это сделал? Зачем участок взорвать хотел? – спрашивает, налив человеку воды, оранжевокожий.

Молчание. Покачав головой, пришелец вкрадчиво продолжает:

– Думаешь, я не понимаю? Что раз из другого мира, то нет у меня ни чести, ни совести? Ошибаешься. Я, если хочешь знать, тоже офицер. И тоже воевал! Ты ведь, – придвигается он поближе, – за Родину сражаешься, которая сейчас в опасности. Враги захватили власть, Канцлера в отставку отправили, а ты всё равно не сдался, потому что верен стране и присяге. Потому и взял в руки оружие, потому и решил кровь пролить – чтобы хоть что-то сделать. Чтобы на диване не сидеть, наблюдая, как Империя не пойми во что превращается!

– Иди ты на хрен, – сипит арестованный. – Решил, что спектакль с моим спасением разыграешь, а я тебе за то ноги целовать кинусь? Я Радану служу и Канцлеру, а не тебе, гнида межпланетная. И пока вы все отсюда не уберётесь…

– Понял, понял, – останавливает жестом собеседник. – Пока мы отсюда не уберёмся – будешь нам кровь пускать. Только ты не нам пускать её будешь, ты своим пускать её будешь. Думаешь, почему следак тебе врезал, потому что я попросил? Он тоже за Родину сражается, которая у вас, на самом деле, одна. Гетар!

Следователь, открыв дверь, застывает на пороге.

– Где ты служил? – обращается к нему пришелец.

– Сорок вторая инженерная, Восточный фронт.

– А звание у тебя какое?

– Бригадный лейтенант.

– А расскажи нам, товарищ Гетар, отчего ты на сторону противника перешёл? Почему новой власти служишь, а не старую защищаешь?

– А на кой мне её защищать? – ощеривается Гетар. – У меня мать больная, лечение – пятнадцать тысяч в год. А пенсия у неё триста квардов! Я тонну бумаги на прошения извёл, с фронта писал, думал, хоть теперь уважут. Уважили, твари… Жрут в три горла, в засуху в бассейнах плескались, а мне сказали – нет, мол, у страны сейчас средств. На бассейны есть, а на лечение – нет! А потом, – поворачивается он к арестанту, буравя его ненавидящим взглядом, – потом они пришли. На службу взяли, оклад нормальный предложили. Да хрен бы с ним, с окладом – мать-то в больнице теперь и лечат её бесплатно. Не потому, что сын – милиционер, а потому что всем так положено! А ты… и такие, как ты, всё это порушить хотят. На кой? Чтобы как раньше – война на войне? Чтобы одним всё, а другим – шиш? И не стыдно тебе против народа идти?

Думает, соображает пленник, примеряя ситуацию на себя. Пенсия у фронтовиков и правда не ахти, пусть даже на словах все осанну поют. А цены взлетели, потому что инфляция и военное время, понимать надо. Он-то понимает, а вот богачи жируют, плюя на всех и на всё. А эти, хоть и чужаки, о народе отчего-то пекутся. И стоит, правда, с ними воевать, особенно учитывая их возможности?

Внимательно следящий за задержанным пришелец оценивает проскакивающие на лице микровыражения. Согласится он, не может не согласиться. Давно назрели в Империи реформы, слишком велик разрыв между хозяевами жизни и теми, кто жизнь эту призван оборонять. В мирное время не так в глаза бросалось, а вот война – она всё подсветила. Говорили об этом в Сенатах, думал об этом и Канцлер, да не успел. Опередила его новая власть, вырвала из рук инициативу. Чтобы воспользоваться теперь в полной мере.

– Что вам от меня нужно?