Трудный поединок

– Нет. Говорю же, только шляпу запомнил… И, признаюсь, я не поверил насчет курорта. Думаю, может, в гостиницу. Или на дачу… Перебесится, вернется… Как я провел ночь, не помню. Ходил из угла в угол. Утром пошел на работу. Весь день – как на иголках. Вернулся – нету. Выходит, думаю, серьезно… А когда прошло еще некоторое время, я понял окончательно, что остался один. И растерялся. Как жить дальше? Самому готовить, стирать, убирать квартиру? У себя в комнате еще ничего. А в ванной, туалете?– Дунайский вдруг как бы спохватился: – Вы, наверное, думаете: только что говорил о любви, а тут – проза. Да-да, дорогой Георгий Робертович, когда я нос к носу столкнулся с бытом, это очень огорчило меня…

Вам не приходилось вдруг стать холостяком? – неожиданно спросил судебный врач и сам ответил: – Не пожелаю, честное слово!… Но быт бытом, а чувствую – люблю. Все еще люблю. Потом…– Он немного замялся.– Да что греха таить, мы люди взрослые… Физиология. Она свое берет. По своей натуре я однолюб и вообще терпеть не могу мимолетные связи… Прошел месяц. Я помимо переживаний стал беспокоиться. Просто по-человечески. На мои письма все ее знакомые и родственники отвечали, что Нина никому не пишет и ни у кого не объявлялась… Тамара, ее сестра, по моей просьбе связалась с подругами Нины и матерью. Результат был тот же. Тогда я встревожился не на шутку. И двадцать девятого августа заявил в МУР. И все время интересовался, как идут поиски. Увы…– Он развел руками.– Дальнейшее, видимо, вам известно. Ее следов нет и по сей день…

– А раньше, до двадцать девятого августа, вы делились с кем-нибудь из своих коллег по службе?

– Я уже сказал: стыдно было признаваться. Но уж когда почувствовал, что дальше ждать нечего, подал заявление в МУР официально, двадцать девятого августа,– повторил он дату.– Даже ее фотографии представил, чтобы облегчить розыск.

– Ясно,– кивнул следователь.– Вы-то сами собирались расторгнуть с женой брак?

– Нет. Вернее, мысли, конечно, возникали иногда. После ссор. Но чтобы серьезно…

– Так с кем она, по вашему мнению, уехала?

– Я думал, с Хруминым. Но потом узнал, что Игорь Иванович был в это время на Памире, даже в какую-то беду попал в горах. Потом у меня возникла мысль: может, с Бориным?– Дунайский пожал плечами.– И того как-то встретил на улице Горького… А теперь даже не знаю, кто мог ее увезти. По-моему, насчет секретаря французского посольства – чушь! А впрочем…

– Какие вещи взяла с собой Нина?

– Я уже указывал.

– Повторите, пожалуйста, еще,– спокойно попросил Гольст.

– Да разве сейчас все вспомнишь?

– Попробуйте.

– Деньги, значит. Денег – четыре тысячи. Облигации на сумму три тысячи… Мои золотые часы,– перечислял Дунайский, загибая пальцы.– Свое зимнее пальто…

– Может, вы изложите на бумаге? – спросил следователь.

Дунайский бросил на Гольста, как ему показалось, подозрительный взгляд.

– Да я лучше так, на память…

– Пожалуйста, вот вам ручка, вот листок,– решительно сказал Георгий Робертович.

Бумагу Дунайский взял, а из кармана кителя извлек авторучку. Через некоторое время он протянул список следователю. Гольст внимательно ознакомился с ним. Были перечислены все личные вещи Амировой – зимнее и демисезонное пальто, платья, кофточки, юбки, блузки, обувь, нижнее белье. Фигурировали также скатерть, хрустальная ваза, серебряные ложки и вилки.

– В чем она увезла вещи? – спросил Гольст.

– В чемодане.

– Каком?

– В нашем. Ну, таком, фибровом…

«Ну и ну,– подумал Георгий Робертович,– какой же величины должен быть чемодан, чтобы поместить все это?»

– Большой чемодан-то? – как бы невзначай спросил Гольст.

– Да нет,– ответил Дунайский. И вдруг его глаза забегали. Кажется, он почувствовал ловушку.

– А точнее? – настаивал следователь.– Покажите: такой, такой или такой? – отмерял на столе руками Гольст.

– Какое это имеет значение? – раздраженно сказал Дунайский.– Не помню точно.

– Свой чемодан запамятовали?

Дунайский сузил глаза и с вызовом произнес:

– На каком основании вы допрашиваете меня в таком тоне? Словно подозреваете в чем-то!

– Подозреваю,– спокойно сказал Гольст и добавил:– В убийстве жены.

Дунайский вскочил, словно его подкинуло пружиной.

– Это чудовищно! Абсурд! Вздор! Да еще клевета!– гневно бросал он в лицо следователю.– Вы, значит, думаете, что она убита?! – гремел он.

– Конечно,– невозмутимо продолжал следователь.– И по-моему, убита вами!

Дунайский некоторое время с ненавистью смотрел в глаза Гольста, вцепившись в спинку стула так, что побелели костяшки, потом выдохнул:

– Так где же части ее трупа? Где?! Я вас спрашиваю, где?

И тут уже не выдержал Гольст.

– Сядьте! – повысил он голос.– Сейчас же сядьте!

Этот окрик следователь позволил себе для того, чтобы охладить Дунайского, который в порыве гнева даже не заметил, что выдал себя с головой.

– Сядьте,– в третий раз и уже спокойно повторил Георгий Робертович.– Части ее трупа вы разбросали по линии Северной железной дороги… На Яузе, в Богородском лесу, в Болшеве…

– Но почему я? Почему? И кто дал вам право утверждать это? – резко и зло бросил Дунайский.

– Вы сами.

– Когда?

– Да только что…