Трудный поединок

– А в чем? Во второй комнате, которую я занимаю?– спросил Брендючков, опять доставая бумажник.– Пожалуйста… Мой сын Павлуша завербовался на Север. А по положению площадь бронируется…

– Да нет, Ипполит Васильевич, у меня лично к вам нет никаких претензий… Просто хочу кое-что выяснить о семье Дунайского.

– Валериана Ипатьевича?

– Да. И Нины Амировой. Ведь вы живете бок о бок. Они у вас на виду…

– Да-да, конечно.– Ипполит Васильевич поправил пенсне.– А что именно вас интересует?

– Какие у них были взаимоотношения?

– Знаете, интересоваться частной жизнью…– замялся Брендючков.– Это, по-моему, не интеллигентно.

– Но может быть, вы что-нибудь слышали?

– Нет-нет,– поспешно перебил следователя Брендючков.– Я слухам не верю. И вообще, привык иметь дело с документами. И чтобы обязательно по форме – подпись и печать…

Георгий Робертович понял: с Брендючковым будет говорить совсем не просто – тот боялся всего на свете.

– Хорошо,– решил изменить тактику Гольст.– От кого вы узнали, что Нина уехала?

– От самого Дунайского.

– Когда он сообщил вам об этом и в какой форме?

– Летом я редко живу на городской квартире. Жара. Особенно прошлым летом… Так вот, в понедельник…

– Какого числа?

– В июле.– Брендючков подумал.– Да, тринадцатого июля я перед поездкой на дачу зашел домой. Забрать корреспонденцию, кое-какие книги, белье… Валериан Ипатьевич варил на кухне сосиски. Я еще обратил внимание на этот факт. Раньше он порог кухни не переступал, все делала жена… Я спросил, как дела, как Ниночка… А он вдруг расплакался. Уехала, говорит, Нина. Ушла от меня… Я, знаете, даже растерялся. Дело тонкое, личного свойства… Помните, у Толстого: все семьи счастливы одинаково, а несчастливы по-разному? Хотел было уйти к себе, но Валериан Ипатьевич стал изливать свое горе… Обычно он был сдержан, молчалив, а тут его словно прорвало… Стал говорить о каком-то адюльтере. Незнакомец-соперник, автомобиль у подъезда, побег на курорт… Прямо как дешевая бульварная фильма.– Брендючков сказал не «фильм», а «фильма», как произносили лет десять назад.– Я, знаете ли, просто ушам своим не поверил. Чтобы Нина… Нет-нет!

– Почему?

– Простая душа! Дитя природы! Роль роковой женщины совсем не ее амплуа… По натуре она Офелия, где-то – Дездемона…

– А Валериан Ипатьевич?

– Отелло. Но с нашими, русскими страстями… У меня жил племянник Алеша, видный из себя, так я строго-настрого предупредил его, чтобы с Ниной никакого флирта, даже светских разговоров… Она, признаться, по-своему хороша. Да и Алеша, как я уже говорил, недурен. Дело молодое, кровь играет…

«Стоп,– подумал Гольст.– Племянник – новое лицо…»

– Но Алеша,– продолжал Брендючков,– и сам заметил, что наш сосед весьма и весьма ревнив. Племянник слышал, как Валериан Ипатьевич устроил какую-то сцену супруге. Кажется, даже ударил по лицу.– Брендючков состроил грустную мину.– Дурной тон, скажу я вам…

– Когда это было?

– За месяц до того, как Нина уехала.

– А ваш племянник не в Москве живет?

– Сам он из Киева, военный летчик,– с гордостью сказал Брендючков.

– Женат?

– Холост.

– Когда вы видели его последний раз?

– С того приезда не виделись.

– А когда он уехал?

– Второго июля проводил. Как сейчас помню, у Алеши было назначение явиться к месту службы на Дальнем Востоке десятого июля…

– Значит, сейчас он там?

– Не знаю, не знаю,– многозначительно посмотрел на следователя Ипполит Васильевич.– Писем от него нет с июльских событий в Испании…

По всему, Брендючков на что-то очень прозрачно намекал. И хотя ни в газетах, ни по радио не сообщалось, но многие догадывались, что в составе интернациональных бригад сражаются и наши добровольцы. Советский народ не мог оставить в беде республиканскую Испанию…

Раздался телефонный звонок. Это был следователь Зенкевич. Условной фразой он дал знать, что Дунайский у него.

Положив трубку, Гольст снова вернулся к допросу. По словам Брендючкова, первое время – недели две-три– Дунайский очень переживал. Но постепенно успокоился. Во всяком случае, внешне. Это совпадало и с показаниями сестры убитой.

На всякий случай Георгий Робертович взял у Ипполита Васильевича адрес племянника.

Вернулся Яша Поляков, ездивший с повесткой за врачом Бориным. Тот, как выяснилось, срочно выехал в область, на сложную операцию. Составленный ранее план Гольсту приходилось корректировать на ходу.

Георгий Робертович попросил Брендючкова, как и предыдущую свидетельницу, ознакомиться с протоколом в соседней комнате. С ним пошел практикант.

Гольст позвонил к Зенкевичу.

– Дунайский еще у тебя? – спросил он.

– Разумеется,– спокойно ответил Зенкевич.– Заканчиваем минут через пять.

– Отлично. Сразу проводи его ко мне. Сам, понял? Передашь из рук в руки.

– Идет,– так же невозмутимо сказал его коллега.

Затем Гольст позвонил и вызвал конвой с «воронком». Последний звонок перед трудным разговором – звонок секретарю. Чтобы через пятнадцать минут отмстили повестки и отпустили Жарикову с Брендючковым, а также студентов-практикантов. То, что допрос предстоял очень трудный, Георгий Робертович понимал со всей отчетливостью.