Трудный поиск. Глухое дело

Как-то так получилось, что непрекращающийся шум на мгновенье затих и эти слова, негромко сказанные Ильей Гущиным, прозвучали вполне отчетливо. Афанасий Афанасьевич пресек свою речь, грозно нахмурился и стал пробираться к дверям. У выхода он остановился и сказал, обращаясь к Ольге Васильевне:

— Поскольку меня здесь не только не хотят слушать, но даже не могут оградить от оскорблений, я буду вынужден высказать свое мнение о вашем балагане в другом месте и другим людям.

Хлопнула дверь. Все молчали.

— Нехорошо. Стыдно, — сказала Ольга Васильевна, ни на кого не глядя. И пятна, выступившие на ее лице, подтверждали, что ей стыдно.

— Грубовато, — согласился Андрей, — но справедливо. И больше ничего не оставалось. Спорить с ним было бесполезно.

— Он из породы неисправимых.

— С ним никакой Омз не справится.

Ольга Васильевна подняла руку, призывая к порядку.

— Приступим к обсуждению.

Анатолий взглянул на часы. Ему давно нужно было быть в изоляторе. Но уйти сейчас никак нельзя было. Кто-нибудь мог подумать, что он покидает репетицию из солидарности с доцентом Воронцовым. Он остался.

19

Один из телефонных звонков достиг цели. Игоря Сергеевича принял помощник прокурора Юшенков. Звонок был из авторитетного учреждения, и хотя никаких директивных указаний не содержал («выслушайте и разберитесь»), но уже сам по себе имел вес. Юшенков хорошо знал, что разговоры по некоторым телефонам важны не столько своим содержанием, сколько самим фактом состоявшегося звонка. В таких случаях за сказанными словами клубилась загадочная туманность неизвестных связей, переплетение чьих-то неведомых интересов и совсем уж непредвидимых последствий.

Конечно же никто и никогда не посмел бы даже намекнуть по телефону, чтобы он, Юшенков, поступился законом. Формулу «разберитесь» можно было скорее понять как требование соблюсти законность в высшей степени строго. Но Юшенков не первый год пребывал на прокурорских должностях, и ему не нужно было объяснять, что звонившего по телефону интересовал только один вопрос: нельзя ли как-нибудь, с помощью того же закона, на основании которого Геннадий Рыжов сидит в изоляторе, отпустить его домой?

Даже беглого знакомства с делом было достаточно, чтобы настроение у Юшенкова испортилось. Ничего утешительного Рыжову-старшему он сообщить не сможет. Об изменении меры пресечения не могло быть и речи. Папаша, разумеется, останется недовольным. Его недовольство разделят другие.

Теплых чувств к летчику, поставившему его в такое трудное положение, Юшенков не испытывал, но встретил он посетителя сочувственной улыбкой.

Игорь Сергеевич, уверенный, что наконец-то беседует с человеком, который может росчерком пера вернуть ему сына, горячо высказал все, что накопилось за последние дни. Юшенков, хотя и знал заранее все отцовские аргументы, слушал внимательно. По крайней мере никто не сможет его упрекнуть, что он не принял и не выслушал. Только в одном месте речи Рыжова он нахмурился и прервал:

— Вы ошибаетесь. Ваш сын не может сидеть в одной камере с ворами. Это исключено.

— Как же исключено, когда сидит! — возмутился Игорь Сергеевич.

— А я вам говорю, что этого не может быть, — настаивал на своем Юшенков. — У нас предусмотрена строгая дифференциация заключенных, и администрация изолятора не могла нарушить инструкцию.

— Вы говорите — не могла, а я утверждаю, что нарушила.

Услыхав про инструкцию, Игорь Сергеевич еще раз; подивился мелочной жестокости Анатолия, посадившего Гену с ворами.

— Обещаю вам, что этот факт я лично проверю, — сказал Юшенков, — и если так, как вы говорите, то виновные понесут наказание, а ваш сын будет переведен в другую камеру.

Юшенков был очень доволен, что разговор с главной темы переключился на частность, и старался внушить Рыжову, что сделает для него все возможное, не пожалев личного времени. После этого жаловаться на недостаточное внимание этот заслуженный летчик тоже не сможет. Его не только выслушали, но и кое в чем разобрались, помогли.

Когда же Игорь Сергеевич сообразил, что цель его прихода — освобождение Гены — осталась в стороне, было поздно. Юшенков уже встал и, повторяя, что лично вмешается и исправит недопустимое нарушение инструкции, дал понять, что разговор окончен.

— А как же... Я, собственно, пришел просить, чтобы его совсем выпустили до суда, — напомнил Игорь Сергеевич, невольно поднимаясь со своего кресла вслед за Юшенковым.

— Не все сразу, — заулыбался помощник прокурора. — С этим придется повременить. А с ворами он сидеть не будет! Уж будьте спокойны! Не будет. Не будет! — приговаривал он, легонько похлопывая Рыжова по плечу, то ли ободряюще, то ли показывая путь к двери.

Уже спускаясь с лестницы, Игорь Сергеевич обругал себя за то, что некстати заговорил о ворах. Обругал он и улыбчивого прокурора, увильнувшего от первостепенного вопроса. Заодно досталось и Анатолию, который дал повод для этого дурацкого спора: кому с кем сидеть. Как будто им с Тасей станет легче, если Гена будет общаться не с ворами, а с другими подонками.