Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

Теперь я готов предположить, что у Эмиаса Крейла все же случались — а это было известно только его жене — какие-то скрытые от посторонних взглядов приступы раскаяния и даже отчаяния из-за проступков, вызванных его бурным темпераментом. Я полагаю, такое предположение имеет право на существование. Возможно, эту сторону своей натуры он раскрывал только перед женой. Хотя это совершенно противоречит его циничным высказываниям, которые я слышал очень часто, все же это вполне вероятно. Большинство мужчин обычно скрывают некоторые свои слабости, причуды или достоинства — даже от своих близких. Почтенный и суровый человек втайне позволяет себе крайне непристойные эскапады. Вульгарный делец или коммивояжер вдруг оказывается тонким ценителем искусства. Безжалостные эгоисты нередко проявляют редкостную доброту. А великодушные симпатяги порой оказываются подлецами и подонками.

Поэтому вполне возможно, что Эмиасу Крейлу были свойственны моменты раскаяния, и, чем больше он неистовствовал, потакая своим страстям, тем сильнее мучила его совесть. Как это ни парадоксально, но я почти уверен, что так оно и было. И я еще раз повторяю: сама Кэролайн твердо придерживалась именно этой версии. Вот что важно.

А теперь рассмотрим факты (или, точнее сказать, те осколки фактов, что остались у меня в памяти) под углом зрения нынешних моих выводов.

Пожалуй, здесь было бы уместно упомянуть о разговоре, который состоялся у меня с Кэролайн за несколько недель до случившейся трагедии. Это произошло во время первого приезда Эльзы Грир в Олдербери.

Кэролайн, как я вам уже говорил, знала, что я отношусь к ней с глубокой симпатией и уважением и поэтому считала, что мне можно всецело доверять. Так вот, вид у нее был очень печальный. Тем не менее я был крайне удивлен, когда она вдруг спросила, не кажется ли мне, что Эмиас всерьез увлечен девушкой, которую пригласил в качестве натурщицы.

— По-моему, ему интересно ее писать, — ответил я. — Ты же знаешь, как Эмиас загорается очередной работой.

— Нет, он в нее влюблен, — покачала головой она.

— Разве что чуть-чуть.

— А по-моему, совсем не чуть-чуть.

— Она очень хороша собой, — сказал я. — А Эмиас очень даже неравнодушен к женским чарам. Но ты же понимаешь, дорогая, что по-настоящему он любит только тебя. Ему свойственно увлекаться, но все его романчики весьма недолговечны. Для него существуешь только ты, и хотя порой он позволяет себе слишком многое, это ничуть не отражается на его отношении к тебе.

— Именно так я всегда и рассуждала, — сказала Кэролайн.

— Поверь мне, Кэро, — уговаривал ее я, — это действительно так.

— Но на этот раз, Мерри, мне почему-то страшно. Эта девушка ужасно… ужасно откровенна. Она такая юная, такая настойчивая. Я чувствую, что на сей раз он увлекся всерьез.

— Но то, что она юная и такая, как ты говоришь, откровенная, — возразил я, — и послужит ей защитой. Ведь женщины для Эмиаса — это добыча, на которую разрешено охотиться, своего рода азартная игра. Юная же девушка для таких игр не подходит.

— Вот это-то меня и тревожит, — призналась Кэролайн. — Боюсь, что на сей раз он сам превратился в добычу. — И продолжала: — Мне ведь уже тридцать четыре. Мы женаты уже десять лет. Моя внешность не идет ни в какое сравнение с внешностью этой юной красотки, я это понимаю.

— Но тебе ведь известно, Кэролайн, — сказал я, — отлично известно, что Эмиас по-настоящему тебе предан.

— Разве можно быть уверенной в мужской преданности? — возразила она. А затем, хмуро усмехнувшись, добавила: — Я женщина с грубыми инстинктами, Мерри. Я готова утопить эту крошку. Да, взять и утопить.

Я сказал тогда, что Эльза, по-видимому, сама не понимает, что делает. Она восхищается Эмиасом, смотрит на него обожающим взглядом, вряд ли сознавая, что Эмиас постепенно в нее влюбляется.

— Милый мой Мерри! — только и ответила мне Кэролайн и перевела разговор на сад. Я надеялся, что она забудет про все свои треволнения.

Вскоре после этого Эльза уехала в Лондон. Эмиас тоже отсутствовал несколько недель. Я, по правде говоря, забыл и думать про них. А потом мне стало известно, что Эльза вновь вернулась в Олдербери, чтобы Эмиас мог завершить ее портрет.

Меня эта новость немного обеспокоила. Но Кэролайн, когда я снова встретился с нею, не захотела говорить на эту тему. Выглядела она как всегда — ни тени тревоги или огорчения. Все, наверное, в порядке, подумал я.

И был буквально огорошен, узнав, до чего у них все дошло.

Я уже говорил вам о моих разговорах с Крейлом и с Эльзой. Поговорить с Кэролайн мне так и не удалось. Мы смогли лишь обменяться парой фраз, о которых я тоже вам говорил.

Я и сейчас словно наяву вижу ее лицо с огромными глазами, и сердце мое сжимается от боли. Я слышу ее голос. Как она тогда произнесла:

— Все кончено…

Я не в силах описать то бесконечное отчаяние, которое скрывалось за этими словами. Так оно и было — с уходом Эмиаса жизнь для нее кончалась. Вот почему я уверен, что она взяла кониум. Это был выход из положения. Выход, подсказанный ей моими идиотскими рассказами и отрывком из «Федона», где Платон описывает смерть Сократа.