Трущобы Петербурга

«Приколдовал он меня! — думала она. — Словно сила нечистая влечет меня к нему, так влечет, что я и сама не знаю, что делаю».

Действительно, этот разбойник, как ни странно кажется, имел демоническую власть над женщинами, которые имели несчастье увлечься его пылкими речами. Выходило так, что сперва они отдавались ему с безумною страстью, в то же время ненавидя его за глаза.

Глядя на мужа, который перед уходом на ночное дежурство заботливо прикрыл ее одеялом и перекрестил, она чувствовала, что сердце ее разрывается на части, и у нее был даже порыв соскочить с постели и, упав к его ногам, сознаться в своей вине, но вовремя одумалась. Она знала отлично горячий нрав этого добродушного человека, и сознайся она, он моментально ее убьет.

Она лежала и смотрела на сидевшего за столом Фому, который, предварительно выпив, аппетитно закусывал.

«Вот что значит чистая совесть, — думала она. — Ест себе и знать ничего не хочет… А мне и кусок в горло нейдет, а подойдешь к зеркалу, посмотреть на себя страшно».

Видя, что хозяйка его лежит с открытыми глазами, на которых блестели слезы, Фома заботливо спросил:

— Марья Васильевна, не хочешь ли попить чайку? Сейчас самовар ставить буду.

— Спасибо, я не хочу, пей сам.

— Ах, проклятые бабы, — возмущался Фома. — Супротив кого они такую мораль напущают? Супротив людей, от которых, окромя добра, никто ничего не видел! Хорошо, что из деревни прислали, и все объяснилось, кто этому причиной, а то бы, долго ли до греха, поверил и скандал бы затеял… Эх, народ!

Только под утро забылась Марья тяжелым сном и проснулась в десять часов утра.

В дворницкой никого не было, потому что Фома ушел в адресный стол, а Иван — в участок, второй же подручный был отказан за ненадобностью.

Наскоро одевшись и умывшись, не причесав даже головы, Марья пошла к Кравцовой.

Как нарочно, Олимпиада была одна, потому что все ее сожители, в том числе и Ланцов, разошлись кто куда по своим темным делишкам.

— Кто там? — крикнула она, не выходя из комнат.

— Это я, — отозвалась Марья, запирая за собою дверь.

— Иди сюда!

Дементьева вошла в небольшой кабинет, где за письменным столом сидела Кравцова и что-то писала.

— Садись, пока моих чертогонов здесь нет, я хочу серьезно поговорить с тобой. Да что это? Ты страшно бледна!

— Ах, Олимпиада Павловна, вы бы знали, что вчера случилось! — сказала Дементьева и горько заплакала.

— Опять слезы! — воскликнула Кравцова, сердито швыряя в сторону перо, которое воткнулось острием в пол.

Марья поспешила поднять его и, кладя на стол, проговорила сквозь слезы:

— Простите, но вы бы знали…

— Главное, не реви. От слез красота лица портится и муж любить не станет. Ну, говори, что у тебя там стряслось?

Выслушав рассказ Марьи про письмо и про распространяемые про нее сплетни, Кравцова покачала головой и сказала:

— Это и должно было случиться. Но может быть и хуже. Ты говоришь, что Иван послал Фому в адресный стол?

— Да, послал.

— Значит, встреча между братьями будет неминуема и Иван узнает всю правду.

— Разве Матвей все знает?

— Да как же ему, подлецу этакому, и не знать, когда все они вместе с моими одна шайка? Ты только одно пойми: этого только и нужно, чтобы возбудить в твоем муже ревность, чтобы он, Иван, в безумном гневе совершил что-нибудь такое, от чего он мог бы пропасть. Вот как нынче поступают родные братья!

— Господи! Что же мы с мужем против него сделали?

— Очень многое! Во-первых, твой Иван со своею честностью помешал Матвею обокрасть Бухтоярова. Разве это с его стороны не преступление? Вообще мне это страстно опротивело и омерзело. Я не могу равнодушно видеть окружающих меня зверей в образе человеческом, с которыми меня свело мое горе и мое собственное безумие.

Она судорожно схватила руку Дементьевой и продолжала:

— Я сама — несчастная, обманутая женщина! Обманутая моим первым любовником и им ограбленная, я осталась ни с чем, кроме красоты, которую и выставила на продажу всем, кому угодно. Я потеряла голову, не зная, что делать, я по уши погрязла в разврате… Я отдавалась тем, которые были для меня отвратительны, как любая гадина! Я думала, что этим я поправлю свои материальные обстоятельства для того, чтобы жить одиноко и в покое, но это мне не удалось, потому что у меня не хватило силы воли лазать бывшим со мной мужчинам в карманы за бумажником, что делают другие женщины. Наконец, мне это все страшно опротивело, тем более я начала уже дурнеть. Я бросила все и стала жить одна, но некоторые мужчины все еще продолжали преследовать меня своею любовью, и вот с одним из них я и сошлась.

— С Тимофеем Михайловичем?

— Какой он, к черту, Тимофей Михайлович! Когда я перебралась к нему, он был просто Илья Ильич Кубарев, я думала, что это настоящий купец, хотя разорившийся, который бросит кутежи, вновь примется за хозяйство и остепенится, так он и уверял меня, я поверила ему и согласилась, но потом оказалось, что он настоящий мошенник!

— Неужели?

— Иначе зачем ему нужно было переезжать сюда под вымышленным именем и называться братом этого Ковалева?

— Зачем это он так сделал?