Читаем Труженики моря полностью

Оставить машину на «Дюранде» было бы неблагоразумно. Надо было всячески облегчить судно, а не отягощать его. Развалина требовала самого тщательного ухода. Точно умирающий. Малейший ветер мог погубить ее окончательно.

Жаль, что надобно было работать на ней. Количество труда, неизбежного при работе, утомит ее, может быть, сверх сил.

И если ночью, во время сна Жилльята, случится что-нибудь особенное на море, — он погибнет, потонет вместе с кузовом. Помощи ждать неоткуда. Чтобы спасти по возможности кузов, следовало быть не на нем.

Быть вне его и близ его — вот в чем состояла задача.

Где найти такое убежище?

Жилльят стал думать.

Оставались два Дувра, но оба они казались неприступными.

Снизу, на верхней площадке Большого Дувра, виднелся какой-то нарост.

Стоячие скалы с плоской вершиной, как Большой Дувр и Человек, — не что иное, как обезглавленные горы. Таких обезглавленных, окарнаушенных гор много в горных цепях и в океане. На некоторых скалах, особенно в открытом море, виднеются зарубки, как на деревьях. Точно по ним кто-нибудь ударил топором.

Вероятно, с Большим Дувром было то же самое.

Возвышение, видневшееся на нем, было или естественным горбом камня, или обломком разрушившейся верхушки.

Может быть, в этом обломке скалы была какая-нибудь впадина, куда можно было бы спрятаться; Жилльяту больше ничего не было нужно.

Но как добраться до вершины? Как попасть на эту вертикальную стену, плотную и гладкую, как голыш, обросшую вязкими нитчатками и словно облитую скользкой мыльной пеной?

От палубы «Дюранды» до вершины скалы было по крайней мере тридцать футов.

Жилльят взял узловатую веревку, привязал ее к поясу и принялся взбираться на Малый Дувр. Чем выше он поднимался, тем ему было труднее; к тому же забыл снять башмаки, а это удвоило труд подъема. Он насилу добрался до верху. Там, на самой верхушке, он встал на ноги. Места оказалось ровно столько, сколько нужно было для двух его ног.

Малый Дувр наклонялся к Большому, так что издали казалось, что они кланяются друг другу.

Жилльят отвязал конец узловатой веревки, быстро смерил глазом расстояние и бросил на платформу скалы железный крюк, которым заканчивалась веревка.

Крюк царапнул по скале и упал к ногам Жилльята.

Он снова бросил его еще дальше, нацелясь на гранитную выпуклость, где виднелись трещины и полосы.

На этот раз крюк зацепился.

Жилльят потянул за веревку.

Гранит подался, и крюк, отломив кусок скалы, ударился об откос, под Жилльятом.

Жилльят бросил веревку в третий раз.

Она не упала назад.

Жилльят дернул. Она держалась крепко. Крюк, вероятно, попал в какую-нибудь трещину, которой Жилльят не заметил со своего места.

Надобно было вверить жизнь этой неизвестной опоре.

Жилльят не колебался.

Выбора не было. Возврат на палубу «Дюранды» для принятия какой-либо другой меры был почти невозможен. По всей вероятности, он поскользнулся бы и упал. Взбираться трудно, а спускаться еще того труднее.

Жилльят, как все хорошие матросы, отличался точностью движений. Он никогда не терял напрасно сил. Этим объясняются чудеса, которые он делал. В нем физическая сила соединялась с нравственной энергией.

Ему предстоял страшный подвиг.

Нужно было, повиснув на веревке, перебраться с одного Дувра на другой.

Жилльят в третий раз потянул за веревку; она казалась надежной; тогда он обернул руку платком, схватился за веревку, потом вытянул ногу вперед и, быстро оттолкнувшись другой ногой о скалу, чтобы сила толчка лишила веревку возможности перевернуться, бросился с Малого Дувра на выступ Большого Дувра.

Несмотря на предосторожность, веревка перевернулась, и Жилльят ударился о скалу плечом, — отскочил и снова ударился, но на этот раз кулаками. Платок сдвинулся, руки уцелели: он отделался одними только царапинами.

Жилльята на мгновение оглушило. Он повис на воздухе, но сохранил сознание и не выпустил веревку.

Прошло несколько времени, пока ему не удалось ухватиться за эту веревку обеими ногами.

Придя в себя, он посмотрел вниз.

Веревка уже не раз помогала ему взбираться еще на более значительную высоту. Теперь конец ее волочился по палубе «Дюранды».

Жилльят, убедившись в возможности спуститься, принялся карабкаться кверху.

В несколько минут он добрался до платформы.

До сих пор сюда еще никто не заглядывал, кроме птиц. Платформа была покрыта птичьим пометом, но зато Жилльят нашел и впадину, которая ему была необходима для приюта.

У входа отверстие это было вышиной фута в два.

Жилльят нашел это удобным.

Обе задачи были разрешены; «Пузану» нашлась гавань, и самому Жилльяту — убежище.

Удобство этого убежища состояло в том, что оно было близко к кузову «Дюранды».

Веревка с крюком, попав между двумя скалами, твердо зацепилась за них. Жилльят утвердил ее окончательно, положив на нее большой камень.

Потом он немедленно вошел в свободное сообщение с «Дюрандой».

Спуститься и подняться — ничего нет проще.

Он живо перебрался на палубу по узловатой веревке.

День был славный, начало удачное.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза