Труженики моря

Из лап пьевры вырваться нельзя, как мы говорили. Всякая попытка освободиться связывает и стягивает еще теснее. Ее усилия растут соразмерно с вашими. Сопротивление вызывает насилие.

У Жилльята было только одно средство к обороне: нож.

У него была свободна только левая рука; но он работал ею неутомимо.

Хоботки пьевры отрезать нельзя; нож безвластен над этими ремнями, они скользят из-под лезвия; да, впрочем, они так плотно прилегают к телу, что разрезать их значило бы разрезать ваше тело.

Восьминог страшен; но и с ним можно справиться. Рыбаки Серка умеют ладить с ним; про то знают все, видевшие иногда их быстрые движения на море. И морские тюлени их не боятся. Они умеют как-то откусывать им головы. Оттого-то в открытом море попадается так много волосатиков и восьминогов без голов.

Восьминога в самом деле можно одолеть только с головы.

Жилльят знал это.

Он никогда не видывал пьевры таких размеров. Другого бы смутило это.

В борьбе с пьеврой, как и в борьбе с быком, есть момент, которым следует пользоваться; момент, когда бык опускает голову и когда пьевра протягивает шею; момент мимолетный. Беда тому, кто не сумеет им воспользоваться.

Все, что мы сейчас сказали, продолжалось всего несколько минут. Жилльят чувствовал, как двести пятьдесят банок впивалось в него все глубже и глубже.

Пьевра коварна. Она старается сперва отуманить, поразить свою жертву. Она схватывает, потом ждет.

Жилльят держал нож наготове. Пьевра впивалась все глубже и глубже.

Он смотрел на пьевру, пьевра смотрела на него.

Вдруг она оторвала шестой хобот и старалась охватить им левую руку.

В то же время она проворно вытянула голову. Еще секунда — и рот ее прильнул бы к груди Жилльята. Жилльят, раненный в грудь и с обеими руками связанными, погиб бы неминуемо.

Но Жилльят был настороже, так же, как она.

Он увернулся от шестого ремня, и в тот момент, когда животное готово было броситься к нему на грудь, его вооруженный кулак спустился на животное.

Пьевра и Жилльят метнулись оба в разные стороны.

То была точно борьба двух молний.

Жилльят вонзил острие ножа в круглое тело гадины и, сделав круговое движение, вырвал голову, как вырывают зуб.

И все было кончено.

Гадина упала.

Отвалилась, точно тряпка. Четыреста сосательных банок разом выпустили и скалу, и человека. Тряпка канула на дно.

Жилльят, изнемогая от усталости, увидел у ног своих, на каменистом дне, две студенистые безобразные кучки, голова с одной стороны, остальное — с другой. Мы говорим остальное, потому что этого нельзя было бы назвать телом.

Жилльят, однако, боясь конвульсивных схваток агонии, отодвинулся подальше.

Но гадина, положительно, издохла.

XXXIII

Пора было убить пьевру. Он почти задыхался; правая рука его и туловище посинели, на них виднелось больше двухсот ранок; из некоторых брызгала кровь. Лучшее лекарство против таких поражений — соленая вода. Жилльят окунулся в нее и стал тереть себя ладонью. Опухоль исчезла от трения.

Отступая и углубляясь в воду, он пододвинулся незаметно к погребу, уже замеченному им неподалеку от трещины, где на него напала пьевра.

Погреб этот был над уровнем обыкновенных приливов вследствие множества накопившихся там голышей. Он был так высок, что человек мог бы взойти в него наклонясь. Зеленоватый свет подводного грота проникал в него и освещал его слегка.

Потирая торопливо израненную кожу, Жилльят машинально поднял глаза.

Взгляд его углубился в этот погреб.

Он вздрогнул.

Ему показалось в глубине и в тени этой ямы какое-то усмехавшееся лицо.

Погреб был очень похож на известковую печь. Это был низкий свод, крутые выгибы которого шли, уменьшаясь, до того места, где настилка из голышей и скалистый свод соединялись и где оканчивался закоулок.

Он вошел туда и направился к тому, что было внутри.

Там в самом деле что-то усмехалось.

То была мертвая голова.

И не только одна голова, но и весь скелет.

В погребе оказался человеческий остов.

Жилльят посмотрел вокруг.

Остов был окружен множеством крабов.

Все они лежали неподвижно. Точно вымерший муравейник. Все эти крабы были пусты.

Разбросанные группы их образовали на каменистой настилке погреба безобразные созвездия.

Жилльят наступал на них, не замечая и смотря пристально на одну точку.

В самой глубине подвала, куда пробрался Жилльят, была неподвижная, взъерошенная груда клешней, лап, челюстей Открытые клешни стояли совершенно прямо и не закрывались. Костные ящики не двигались под иглистой оболочкой; некоторые из них перевернулись и показывали свою синеющую пустоту.

Под этой грудой и был скелет.

Из-под множества челюстей и чешуек виднелся череп и длинные костлявые пальцы с ногтями. Реберная клетка была полна крабов. Морская плесень наполняла глазные впадины. В ноздревых ямках виднелись раковинки. Впрочем, в этом скалистом закоулке не было ни водорослей, ни травы, ни ветра. Никакого движения. Зубы скалились.

В смехе неприятно то, что ему подражает мертвая голова.

Великолепный подводный замок, вышитый и выложенный всеми морскими каменьями, выдал наконец свою тайну. Это было гнездилище пьевры и могила человека.