Царь Алексей Тишайший

Вот она, одна из великих сцен русской истории! Но царь Алексей Михайлович не пожелал публично подтвердить или опровергнуть слова патриарха о своем «гневе». Никон явно ждал, что его действия вынудят царя объясниться с ним лично, однако царь послал для объяснений своего боярина князя Алексея Никитича Трубецкого (вместе с которым были и другие царские приближенные). Многие запомнили, как царский боярин подошел к Никону, поговорил с ним о чем-то, после чего патриарху все-таки позволили выйти из собора и удалиться на подворье Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря. Никон настаивал, что в тот день он послал с письмом диакона к царю и после этого царь прислал своих представителей. Крутицкий митрополит Питирим в своих показаниях говорил, что именно ему пришлось идти из Успенского собора и извещать царя Алексея Михайловича о случившемся. Этому соответствуют и показания Алексея Никитича Трубецкого, говорившего, что письмо патриарха царю было передано с ним, а потом возвращено обратно. В «сказке» боярина точно излагался полученный им царский указ: «иттить в соборную церковь и говорить патриарху Никону: приходил к нему великому государю Крутицкой митрополит Питирим, а сказал, что Никон патриарх оставляет патриаршество и хочет итить из соборные церкви». Поэтому боярин должен был расспросить Никона: «для чево он патриаршество оставляет, не посоветовав с великим государем, и от чьево гоненья, и хто ево гонит». Царь Алексей Михайлович также пробовал через князя Трубецкого уговорить патриарха остаться: «чтоб он патриаршества не оставлял и был по прежнему». Но патриарх стоял на своем, ссылаясь на свои прежние челобитья царю, «что мне больше трех лет на патриаршестве не быть» (слышать об этом было странно, так как он уже шесть лет оставался патриархом). Никон просил царя о выделении кельи, но царь не принял послания патриарха и «не понял» его просьбы, «вдругорядь» послав Трубецкого с приказом Никону не оставлять патриаршества: «а келей на патриаршем дворе много, в которой он похочет, в той и живи».

«Сказка» князя Алексея Никитича Трубецкого о событиях 10 июля, как и «сказки» других лиц, подавалась перед церковным собором в феврале 1660 года, и он, скорее всего, знал о планах осуждения Никона. Не случайно собор сделал вывод, что Никон оставил патриаршество «своею волею», а значит, царь здесь ни в какой степени не был замешан и не «гнал» патриарха. Странным образом из всех рассказов о событиях 10 июля 1658 года, рассмотренных на соборе, исчезло упоминание о том, что царь посылал в Успенский собор не одного князя Алексея Никитича Трубецкого, а целую «делегацию», куда входили еще окольничий Родион Матвеевич Стрешнев и другие царедворцы. Самому патриарху Никону разговор с ними запомнился очень хорошо. Еще бы: ему, как рассказывал он сам, был передан от царя евангельский вопрос: «камо идеши», отсылающий к вопросу апостола Петра перед тем, как Иисус должен был взойти на Голгофу. Эта отсылка к евангельскому тексту меняет смысл противостояния царя и патриарха, здесь оно обозначено уже с полной ясностью. Никон приводил в письме константинопольскому патриарху те давние свои слова, сказанные 10 июля: «Даю место гневу царского величества, зане, кроме правды, его царского величества синклит, бояря и весь народ церковной чин не берегут и безчиния многая творят, а царское величество управы не дает, и в чем мы печалимся, он гневается на нас, и несть горше, кто царской гнев да носит». Здесь же он вспоминал ссору с царскими боярами («и тии бояря рекоша мне, уничижающе и оклеветающе мене пред многим народом») по поводу присвоенного патриархом титула «великий государь» и запрета вступаться «в царские дела» (хотя спор об этом произошел накануне с князем Юрием Ивановичем Ромодановским, а не с князем Алексеем Никитичем Трубецким). Когда Никон все-таки покинул Успенский собор и хотел сесть на какую-то обычную повозку, произошла еще одна заминка. Ему не дали этого сделать, даже заперли Спасские ворота, чтобы патриарх не покидал Кремля, не объяснившись с царем. И оставивший свой престол патриарх какое-то время ждал, устроившись в одной из ниш, рядом с совсем недавно переименованной Спасской башней. Пока все-таки ему не было позволено выйти, и он прошествовал Ильинским крестцом на подворье Воскресенского монастыря.