Царь Алексей Тишайший

Патриарх ждал, но царь не пришел на ежегодную службу Казанской иконе, проводившуюся в Казанской церкви на Красной площади 8 июля. Никон объяснял, почему, по его мнению, уже в этот день царь Алексей Михайлович должен был исполнить свое обещание: «…и в той церкви по вся годы бывает собрание на вечерни и на заутрени царь со всем синклитом, и патриарх со всем собором». Однако обращение к «Чиновнику» патриарших служений в Успенском соборе показывает, что это замечание могло относиться ко времени до государевых походов 1654–1656 годов. Тогда существовал «ход со кресты ко образу Казанской, по государеву приказу», и царь Алексей Михайлович действительно ходил крестным ходом «с верху за чюдотворными иконами». Обстоятельства военного времени нарушили прежнюю традицию. Сам патриарх Никон также несколько изменил службу и порядок крестного хода на праздник Казанской иконы 8 июля 1656 года, дополнив церковную церемонию выходом патриарха к Лобному месту (что напоминает изменения этого же года в обряде «шествия на осляти» в Вербное воскресенье), а оттуда в Казанский собор, Никольские ворота и снова в Соборную церковь. По записи в «Чиновнике», «больших икон» тогда «с Верху не носили». Единственное дополнение службы 1657 года в день Казанской иконы состояло в упоминании о том, что патриарх «святил воду». Царь Алексей Михайлович уже был в это время в Москве и, более того, присутствовал на «всенощном бдении и божественной литургии» в Казанской церкви «у земского двора», но в крестном ходе не участвовал. Следовательно, намеренно или нет, но патриарх Никон несколько в преувеличенном виде говорил об обязательном участии царя, да еще вместе с его «синклитом» (Думой) в крестном ходе.

Уже 8 июля Никон понял, что царь «озлобися». Но решил подождать до следующего большого праздника, установленного при царе Михаиле Федоровиче — Положения Ризы Господней. Ведь и в этот день, праздновавшийся 10 июля, как писал Никон константинопольскому патриарху, «бывает собрание благочестивейшему царю и всему синклиту, к вечерне и к заутрене». То есть Никон ждал, когда царь — не один, а вместе с членами Думы — придет на богослужение, и тогда можно будет разобраться и наказать окольничего Богдана Хитрово. Но поздно вечером 9 июля царь прислал спальника князя Юрия Ивановича Ромодановского, «извести™ мне, яко царское величество гневен на меня и сего ради к заутрени не прииде и ко святой литоргии ожидати не повеле». Патриарх запомнил, что уже тогда прозвучали несправедливое обвинение в том, что он, патриарх, сам себя называл «великий государь», и запрет на такое именование впредь, переданные Ромодановским от имени царя: «И ныне царское величество повеле мне сказати тебе, от ныне впредь да не пишешься и не называешься великим государем, и почитать тебя впредь не будет». Отказ царя присутствовать на церковной службе вызвал мгновенное решение патриарха Никона оставить патриарший сан и уйти из Москвы. Он сам упомянул об этом в книге, написанной в свою защиту в 1664 году, — «Возражения или разорения смиренного Никона, Божией милостью патриарха, противо вопросов боярина Симеона Стрешнева, еже написа Газскому митрополиту Паисию Ликаридиусу, и на ответы Паисеовы». Судя по 17-му ответу, патриарх немедленно ответил князю Ромодановскому: «От немилосердия его государева иду из Москвы вон, и пусть ему государю просторнее без меня: а то на меня гневаяся к церкви не ходит»^{413}

.

10 июля вместе с патриархом Никоном служили в Успенском соборе Крутицкий митрополит Питирим, сербский митрополит Михаил и тверской архиепископ Иоасаф, а также архимандриты, игумены и протопопы из московских монастырей и церквей. Всем им потом пришлось участвовать в розыске по поводу оставления патриархом своего престола и подавать «сказки» о случившемся. Хотя стоит учесть, что следствие по делу проводилось много месяцев спустя, в начале 1660 года, и каждый из участников драмы находился под явным давлением. Эти показания свидетелей и являются главным источником сведений о том, что случилось 10 июля. Участники богослужения говорили, что никто не думал о подобной развязке. Хотя уже подготовка к службе была необычной. Патриарх взял посох митрополита Петра, вручавшийся при выборах нового патриарха, послал за облачением — саккосом митрополита Петра, еще одним символом патриаршего поставления. Впрочем, нужное патриарху одеяние еще надо было найти, оно висело где-то на «старом дворе Бориса Годунова», пришлось ждать, пока его принесут. Патриарх Никон истребовал также «омофор шестого собора» — плат, надевавшийся на плечи поверх церковного одеяния. Реликвия, символизировавшая церковную паству, была привезена никейским митрополитом Григорием в Москву в 1655 году^{414}. (Шестой собор 680-го года был известен борьбой с ересями.) Ну и, наконец, своих служителей патриарх заставил облачиться «в большие новые стихари», говоря им, «чтоб де меня проводили впоследние». Все эти приготовления прямо свидетельствуют о том, что решение было принято патриархом еще до начала службы.